Ранняя пташка

Сначала это был сон без сновидений и темнота. Но не совсем такая, какой я помнил темноту как просто бесформенный, бесконечный эбонит, а темнота неосвещенного зала – полная воспоминаний, людей, мест, предметов – верстовых столбов пережитого за жизнь. Затем пропасть, подобная разрыву ткани, но воспринимаемая как зрением, так и слухом, и через мгновение я вернулся: Бригитта на пляже, сине-белое полотенце, купальник цвета свежей зелени и оранжево-красный зонтик внушительных размеров. День был тот же самый, пляж был тот же самый, «Царица Аргентины» была той же самой. Я был тем же самым – не Чарли Уортингом, а другим Чарли: тем, который принадлежал Бригитте, сидел рядом с ней на полосатом полотенце, в черном купальнике и белых тапочках.

Посмотрев на меня, Бригитта улыбнулась, и я непроизвольно улыбнулся в ответ. Сон, насколько я видел, был идентичен предыдущему во всех подробностях. Высоко в небе кричали чайки, ветерок приносил запах прилива. Обворожительно улыбнувшись, Бригитта снова смахнула за ухо прядь волос. Я был Чарльзом, а она была Бригиттой, и для них это было мгновение наивысшего блаженства.

– Я тебя люблю, Чарли.

– Я тебя люблю, Бригитта.

Шумели волны, и маленькая девочка, заливаясь смехом, снова гоняла по берегу большой мяч. Как и в прошлый раз.

– Это действительно я? – спросил я, повторяя собственные слова, прежде чем осознал это.

Бригитта улыбнулась.

– Ты теперь Чарли, мой Чарли, – хихикнула она. – Постарайся не думать о Зимних консулах и службе безопасности «Гибер-теха». Только сегодня и завтра, сорок восемь часов. Ты и я. И пусть сбудутся сны.

– Пусть сбудутся сны, – ответил я.

Сознавая, что я могу скоро проснуться, я огляделся вокруг, жадно стремясь впитать мельчайшие подробности.

Позади нас начиналась дорожка, ведущая к автостоянке, где должно быть кафе из побеленных досок, в котором продают лучшее фисташковое мороженое в стране. Мы находились недалеко от того места, где жила мать Бригитты, и нам предстояло остановиться в комнате над гаражом, с двуспальной железной кроватью, обивкой из самшита и кружевными занавесками. Мы должны были выехать рано утром в воскресенье и остановиться на причале Мамблс, чтобы позавтракать моллюсками и лепешками из красных водорослей, под музыку из радиоприемника. Я знал все это, не представляя себе, откуда мне это известно, и, что еще более странно, я вспоминал не назад, а вперед. Пляж был лишь воспоминанием о лучших временах, о том, что случилось много лет назад. Следом за этим мы с Бригиттой по отдельности перебрались в Двенадцатый сектор. Она писала картины, а я работал в «Гибер-техе» санитаром в Отделении научного сна, где работали над проектом «Лазарь». Наши встречи были редкими, но страстными, а затем мы расстались, теперь уже навсегда.

– Не желаете запечатлеть счастливое мгновение? – окликнул нас фотограф с моментальной фотокамерой в руках. – Качественный снимок, и по умеренной цене, такую вы больше нигде не найдете.

В первый раз я дошел только до этого, и сейчас я ожидал, что снова проснусь, однако этого не произошло. Мы согласились, он сделал снимок, отдал его нам и сказал, что вернется за деньгами, если «мы будем полностью удовлетворены». Мы смотрели, как появляется изображение, цементируя мимолетное мгновение. Я впервые получил возможность увидеть, как я выгляжу. Чарльз Бригитты оказался невозможно красивым, с тонкими чертами лица и темными вьющимися волосами, наполовину скрывающими глаза. Но несмотря на это, он казался каким-то потерянным, лишенным надежды и в конечном счете обреченным…

…я сидел под древним дубом и смотрел вверх. Раскидистые ветви перекрывали все поле зрения, сквозь листву пробивался свет свежего Летнего утра. Моргнув несколько раз, я встал. Сон о пляже резко оборвался. Никакого затухания или плавного перехода, а просто разрыв. Теперь я находился в совершенно другом месте, в совершенно другом сне – в том самом, как быстро сообразил я, в котором уже побывали до меня Уотсон, Смоллз, Моуди, Бригитта и Ллойд.

Я сидел на груде булыжников, наваленной у дерева. Это были крупные глыбы голубоватого песчаника, плоские и гладкие, лежащие вокруг ствола искусственным островом. Над головой простиралось лазурное небо, кое-где усеянное облачками, похожими на куски ваты, а зеленая трава уходила во все стороны до самого горизонта.

Этот сон, как и непосредственно предшествовавший ему сон с Бригиттой, казался явью. Я чувствовал все детали окружающего – фактуру коры, прожилки в листьях, желтые подтеки лишайника на камнях. Единственным свидетельством того, что все это не происходило наяву, было то, что я это знал. И только. Если так, теперь я понял, как Моуди и Уотсон спутали одно с другим.

Я посмотрел на свои руки. Это по-прежнему были не мои руки. Но это не были и руки Чарльза.