Я не смог бежать так быстро, как хотел. Я ослаб, ноги казались ватными. Всего через несколько шагов я почувствовал, как руки вцепились мне в брюки, затем поползли вверх по ногам, утяжеляя их, затрудняя продвижение вперед. Добравшись до «Бьюика», я попытался забраться внутрь, однако вес и размеры рук не позволяли мне двигаться, не говоря уж о том, чтобы вести машину. Я лягался, тянул, стараясь оторвать руки, но даже если мне удавалось избавиться от одной, ее место тотчас же занимали две новых, вырвавшихся из земли. Тяжело упав на сиденье, я вставил ключ в замок зажигания. Вспыхнули лампочки низкого давления масла и разрядки аккумулятора, двигатель затарахтел. Не имея ноги, чтобы управлять сцеплением, я просто двинул рычаг, включая первую передачу. Коробка передач заскрежетала, машина дернулась, и двигатель заглох. Я закричал, увидев, как появившаяся из земли волна рук хлынула в машину, облепляя мне лицо, вытаскивая меня наружу. Я успел мельком увидеть переливающуюся миссис Несбит, но тут меня уже увлекло под землю, я почувствовал во рту вкус почвы, толща земли сверху надавила мне на грудь всем своим весом, и все вокруг затянул непроницаемый мрак. Я попробовал кричать, но мой рот был забит сухой землей и…
…голос. Но не голос миссис Несбит.
– Что ты до сих пор делаешь здесь?
– Прошу прощения?
– Перефразирую свой вопрос так: во имя всего холодного, мертвого и гниющего, что ты до сих пор здесь делаешь?
Джонси
«…Утеря навыков вследствие гибернационной смертности может иметь катастрофические последствия для сложных производственных процессов, инфраструктуры и систем управления, поэтому рабочие места создавались с учетом протоколов «Нулевого навыка». Любой, кто получил 82 процента и выше по Общим навыкам, может работать где угодно, начиная от предприятия быстрого питания и до Графитового реактора…»
Я не узнал голос, но рассудил, что это Консул, которого прислал Старший консул Логан, проверить, что я не провалился в зимнюю спячку – опасность, которой подвергаются те, кто остается зимовать впервые. Я был рад возвращению в Кардифф. Перспектива провести свою первую Зимовку в каком-то забытом богом Секторе, в Дормиториуме «Сара как там ее» меня совсем не радовала, хотя я не помнил, как мне удалось вернуться.
Наверное, на Рельсоплане.
– Уортинг, ты меня слышишь?
– Я вас слышу, – прохрипел я пересохшим горлом, чувствуя, что связки затекли от долгого неиспользования.
– Точно?
– Нет.
Я поймал себя на том, что застонал. Голова моя казалась комком грязи, глаза были наглухо заклеены чем-то липким, а в голове оставалась всего одна мысль: мне срочно, отчаянно, до боли хотелось снова заснуть.
– Там было полотенце в полоску, – сказал я, чувствуя, что ко мне начинает возвращаться память, – и большой надувной мяч. Ребенок, девочка, смеющаяся. Женщина в купальнике, остов океанского лайнера – «Царица Аргентины»…
– Это называется Смятением пробуждения, – донесся из темноты женский голос. – Ты еще пару минут не будешь ни хрена соображать и будешь нести полную ахинею.
– Она сделала моментальный снимок, – продолжал я, – а оранжево-красный пляжный зонтик имел внушительные размеры…
– Как я уже говорила, – заметил голос, – полную ахинею. Твое сознание спало, памяти требуется какое-то время, чтобы восстановиться. До тех пор твои мысли будут раскиданы где попало. Ты помнишь, как тебя зовут?
Я еще несколько минут лежал в полной темноте, с наглухо залепленными глазами, стараясь собраться с мыслями.
– Чарли Уортинг, – выпалил я, как только этот факт всплыл у меня в сознании, – БДА‐26355Ф. Мне исполнится двадцать три года на девятый день после Весеннего пробуждения, я обитаю в пятьсот шестой комнате в «Черной мелодии», в Кардиффе.
– Уже лучше, но все равно чушь, – продолжал голос. – Однако вернемся к моему первому вопросу: ты сказал Лоре и Фоддеру, что уезжаешь последним поездом. Итак: что ты до сих пор делаешь здесь?
Мне пришлось
– Хорошо, – раздался голос, – похоже, пришло время отдернуть занавес.
Женщина вложила мне в ладонь что-то влажное, и я осторожно протер коросту, слепившую во сне мои глаза. Я потянул за верхнее веко, короста лопнула с буквально различимым на слух треском, и тотчас же ко мне вернулось зрение – сначала очень яркое и искаженное, но по мере того как кора больших полушарий мозга оживала после длительного сна, окружающий мир постепенно приходил в некое подобие порядка.