Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]

Сейчас, поместив красивую, удлиненную, белокурую английскую голову на узкие ладони, он казался маленьким, худеньким амуром. Его отец, натурализовавшийся в Англии немецкий купец, умер несколько лет назад. А мать, благородного происхождения англичанка, дама с мягким, спокойным нравом и длинным лицом, осевшая в нашем городе с детьми — Джонни и такой же красивой, несколько коварной девочкой, — все еще ходила исключительно в черном, в непрекращающемся трауре по мужу и, растя детей в Германии, вероятно, выполняла его последнюю волю. Она, похоже, не испытывала острого недостатка в средствах. Имела просторный дом за городом, виллу у моря и время от времени ездила с Джонни и Сисси на далекие воды. Она не бывала в обществе, хотя то и было для нее открыто. Напротив, по причине ли траура или поскольку горизонты наших правящих семейств казались ей слишком узкими, сама она жила в крайнем уединении, однако, рассылая приглашения и устраивая совместные игры, позволяя Джонни и Сисси ходить на уроки танцев, этикета и так далее, заботилась о том, что бы дети ее вращались в обществе, которое она если и не определяла, то за которым со спокойной тщательностью следила и, нужно сказать, следила так, что Джонни и Сисси держались исключительно с детьми из состоятельных домов разумеется, не вследствие какого-либо заявленного принципа, просто так складывалось. Госпожа Бишоп на расстоянии тем содействовала моему воспитанию, что научила: дабы тебя уважали другие, более не нужно ничего, как ценить самого себя. Лишенная мужеской главы, эта маленькая семья не обнаруживала ни малейших признаков запущенности или упадка, которые в подобных случаях так часто возбуждают подозрительность бюргеров. Без родственного довеска, титулов, традиций, влияния или общественного положения — она существовала отдельно и вместе с тем не без претензий, и даже столь уверенных и продуманных претензий, что ей безропотно и без колебаний делались любые уступки, а дружба с детьми среди мальчиков и девочек котировалась очень высоко.

К слову, что до Юргена Братштрёма, то у него лишь отец выбился к богатству, общественным должностям и на Бургфельде построил для себя с семьей красный дом из песчаника, соседствующий с домом госпожи Бишоп. И Юрген, со спокойного позволения госпожи Бишоп, стал партнером Джонни по играм в саду и напарником по пути в школу — флегматично-ласковый мальчик, короткорукий, коротконогий, без выдающихся качеств характера, исподтишка уже ведущий скромную торговлю лакричными конфетами.

Итак, я страшно перепугался от сообщения Джонни о предстоящем нешуточном сражении Яппе с До Эскобаром, которое должно было развернуться сегодня в двенадцать часов на Лойхтенфельде. Могло выйти страшно, так как оба были сильными, смелыми, имели понятия о рыцарской чести и их встреча недружественного характера вполне могла вызвать робость. В воспоминаниях они по-прежнему представляются мне высокими, мужественными, хотя им не могло быть больше пятнадцати. Яппе принадлежал к среднему городскому классу; немного бесхозный и, собственно, уже почти то, что мы тогда на диалекте называли шлендрой, хоть и с налетом светскости. До Эскобар был свободолюбив по природе, экзотический чужак, который даже школу посещал не регулярно, а только захаживал на уроки и слушал (непутевая, но райская жизнь!), платил каким-то горожанам за пансион и наслаждался полной самостоятельностью. Оба относились к тем людям, что спать отправляются поздно, таскаются по кабакам, вечерами слоняются по Брайтенштрассе, увиваются за девушками и совершают головокружительные гимнастические трюки; словом — кавалеры.