Ранний ледостав

— О, собачий узел! Слушай, Лозар аки! А не этой ли «солью» олени наши и отравились, а? Вон ведь как топтались — все кругом вылизали. А эту горсточку, видно не смогли достать — железкой была придавлена.

— Кто знает, сынок, кто знает… — сказал Лозар и в задумчивости потискал заросшее лицо. — Может, оно и так, но почему тогда животные сразу не повалились? Здесь же, у машины?

— А почему обязательно сразу, Лозар аки? Отравление-то могло через какое-то время сказаться. Олешки побродили по гриве, поискали ягель… А уж потом, причем примерно в одно и то же время, их и стало валить.

— Похоже, сынок, похоже. Но как теперь допытаешься, когда олени все мертвые? Все наши, как говорится, свидетели на земле лежат. Ни языком не шевельнут, ни глазом не укажут. Все темно. Туго, туго. А может, и по другой какой причине пали — как теперь досверлишься? Столько времени уже прошло. Трупы как лед закоченели. Нет, сынок, туго, туго…

— Почему туго, Лозар аки? А олений-то лекарь для чего? — Он решил немного подзадорить бригадира его же словами. — Для чего же меня, собачий узел, четыре года бумаге учили? Долбили-долбили мозг — и все, думаешь, зри? Нет, я попробую выяснить!

— Да как, как?

— Найдем концы, до всего дознаемся, — уверенно оросил Карыкур. — Я ведь тебе уже говорил: от каждого мертвого оленя возьмем пробу — от желудка, от почек, кишечника, — Карыкур начал загибать пальцы. — Печени, легких по кусочку возьмем — и все это я отправлю на анализ или сам отвезу в Пулнгават Вош. Там такая специальная лаборатория есть… Ну, как тебе объяснить… Работают, значит, там лекари, болезни определяют…

— И думаешь, — с сомнением сказал старик, — такой дорогой можно будет что-нибудь просветлить в голове?

— А как же, Лозар аки! Я, кстати, и порошок этот для выяснения прихвачу. — И Карыкур осторожно пересыпал порошок в лоскут, а потом перетянул капроновым шнуром, нашедшимся в кармане у запасливого бригадира.

Безоглядно захваченный своей идеей, Карыкур тут же взялся за чехол, пристегнутый к поясу, вытащил нож, провел большим пальцем по лезвию, проверяя его остроту; он хотел что-то сказать бригадиру, но тот опередил его:

— Э, э, сынок! Не пробуй пока лезвие ножа. Сунь обратно в чехол. Ты, я смотрю, готов прямо сейчас оленей пластать и в требухе ковыряться. Успокойся чуток. — Он легонько похлопал Карыкура по плечу. — Давай сначала отдохнем маленько, да и стол нас у костра давно дожидается. Подзакусим, а там уж режь олешков… Не убегут они от тебя. Без ног теперь…

Карыкур, давно уже приучивший себя, что сначала надо покончить с делами, а уж потом заниматься всем остальным, второстепенным, попытался было воспротивиться, чуть было не начал потрошить оленей в одиночку, но бригадир властно взял у него из рук нож, сунул обратно в чехол. Да тут, кстати, Карыкур и сам вспомнил, что с самого утра, после того завтрака, у них еще ничего во рту не было; и только он подумал об этом, как сразу почувствовал, что пустой желудок требовательно напоминает о себе. Пришлось согласиться со стариком…

И опять предусмотрительность бригадира подивила Карыкура: на ситцевом платке, аккуратно расстеленном на снегу, помимо разломанного пополам оленьего ребра, кусков нарезанного уже хлеба, масла и сахара, лежал поделенный на части северный деликатес — вкуснейший олений язык.

— Лозар аки! Да вы, я вижу, все, что можно, предусмотрели!

— Все не все, сынок, — Лозар старательно обложил чайник, разумеется, давно остывший, новыми полешками, — а что мог — прихватил с собой. Как-никак мы с тобой на мыс жертвоприношений приехали. На озеро Воянг Тув. По старинным-то обычаям никак нельзя с пустыми руками сюда являться. — Он помотал головой. — Никак нельзя! Туго, туго. Это же Воянг Тув…

«Ну и что — Воянг Тув? — подумал Карыкур. — Что такого… священного в этом названии? Ничего у них, стариков, не понять». Он давно уже примерялся спросить бригадира о происхождении этого названия, похоже, сейчас был как раз такой случай. И он спросил:

— А кстати, Лозар аки, вы ведь наверняка знаете, почему озеру такое необычное имя дали.

— Почему, спрашиваешь? — Старик устроился поудобнее на своем теплом густошерстном гусе. — Слышал кое-что. Языки старых людей кой-какую тропку к нашим ушам проложили… Время у нас с тобой есть — пока еще чай закипит… — Бригадир раскурил от тлеющего сучка свою трубку, туго набитую махоркой, и сказал: — Время есть, послушай и ты, как старые люди сказывали.

…В семи концах дремучей непроходимой тайги, между семи больших озер, может, тысячи веков назад, а может, и больше — словом, тогда, когда еще случались великие потопы, жили по соседству человек и злой лесной людоед — Менг.

Человек, как мог, занимался своим привычным делом: ловил ловушками-гимками рыбу на реках и озерах, охотился на лесного зверя и птицу, олешков пас…

А Менг только и знал одну свою черную заботу: жрал и жрал оказавшихся в его таежных владениях людей — чаще всего детей, женщин, стариков. Людоед — он и есть людоед: запах свежей крови был ему слаще всего на свете, с утра до вечера щекотал он Менгу ноздри, так и манил его на новые злодейства…