Ранний ледостав

— Хорошая у тебя дочь выросла, Ансем. Словно молодая березка, налита соком.

— А разве у меня может быть плохая дочь? — улыбнулся довольный Ансем.

— Не может, конечно. Твоя правда. Скоро, наверное, украсит она чей-нибудь дом, а?

— Украсит. Давно я об этом думаю…

— А люди говорят, Ансем, сваты Ляли Махсарова от твоего порога ни с чем уехали?

— Уехали, — буркнул Ансем. — Тебе-то какое дело?

— А в поселке болтают, будто ты Ярасима испугался.

— Я?! Попридержи свой язык, Сяня Нэ! Больно длинный! Смотри, как бы тебя самое не хлестнул!

— А в поселке болтают, — не унималась Оськина мать, — что у тебя с Махсаровым все слажено было, и калым они тебе большой обещали…

Ансем, по словам Оськи, с досады крякнул и тут же хватанул стакан водки.

— На Махсаровых свет клином не сошелся, — якобы ответил он. — Жених для моей Тутьи всегда найдется…

— Найдется, как не найтись! — поддакнула Сяня Нэ. — Зачем в ста уголках земли шариться? Вон у нас сколько добрых парней подрастает.

— Кто, например?

— Ну, кто-кто… А вот хоть бы Елин старший сынок — Опунь. Ладный парень…

Ансем подергал себя за короткие косички.

— Э, смеешься ты надо мной, соседка, что ли?

— Я не девчонка, чтобы смеяться попусту. Дело тебе говорю.

— Какое дело? Подумай сама! Знаешь, сколько моя дочь стоит? Самое меньшее — двадцать отборных оленей. Вот какова ей цена!

— Да, оленей у Ели нет, это верно. Да ведь время сейчас другое, Ансем! Не гоже дочь-то свою продавать…

— Э, чего ты ко мне пристала? — обозлился Ансем. — У меня и так голова кругом идет!..

Вот какой разговор слышал Оська, притаившись в углу.

«Я не верю, что Тутья на оленей польстится, не верю, — думал Опунь. — Не верю, что ей нравится Ляля… Она ведь не сказала мне «нет»… И как странно поглядела мне вслед… Совсем не так, как глядят на человека, от которого хотят избавиться. Что-то такое мелькнуло в ее глазах, потаенное, невысказанное…»

Опунь вспомнил, что и раньше, бывало, смотрела она на него точно таким же взглядом. И чего только не делал Опунь, чтобы заслужить такую награду! На уроках физкультуры, зимой, когда они катались на лыжах, он первым срывался вниз по крутому склону. В тридцатиградусный мороз колол дрова для пекарни, а пекарня в поселке как раз против Ансемова дома. Засучив рукава малицы, он лихо расправлялся со здоровенными чурками, и силы его утраивались от одной только мысли, что Тутья может его увидеть. В осеннюю пору, когда начиналась охота на глухарей. Опунь вставал ни свет ни заря, отправлялся в тайгу. И, возвращаясь, нарочно делал крюк, проходил под окнами Тутьи. А вдруг она заметит его? Вдруг увидят, что его охотничья сумка набита дичью?

Иногда Опунь принимался фантазировать, изобретая разные ситуации, героями которых оказывались Тутья и он. То на нее, отправившуюся в соседнее селенье, нападали бандиты, и он, в самый последним момент, спасал девушку от неминуемой смерти. Потом брал на руки и нес к дому старого Ансема, рассказывал о случившемся. Тутья, очнувшись, дарила ему ласковый нежный взгляд… То он видел свою одноклассницу в утлой лодчонке — река бушует, колданку переворачивает, но никто не решается придти ей на помощь. Только Опунь смело бросается в волны и спасает Тутью, словно храбрый Нятама из легенды об одноплечем мысе. И снова получает в награду ее нежный, ласкающий душу взгляд… И при всем этом, конечно, присутствует Ансем. Отец Тутьи видит, что старший сын Ели — парень стоящий, несмотря на то, что нет у него жирных оленей…

…На берегу было холодно, дул резкий пронизывающий ветер. Опунь, все еще сидевший на ящике, сильно замерз. Взяв из колданки гусь, он уныло побрел к поселку. Тяжелые отцовские бродни вязли в песке.

Возле колхозного ледника Опунь увидел Ай-Ваню. С листком бумаги в руках он подошел к поселковой доске показателей, где ежедневно сообщалось о результатах лова, и стал вписывать туда свежие данные. Никого не хотел сейчас видеть Опунь, но председатель сам окликнул его:

— Эй! Ты чего такой снулый? Случилось что?

— Ничего не случилось, — буркнул Опунь.

— К рыбакам, что ли, ездил? — спросил председатель, глянув на Опуневы бродни.

— Да так, повожанил маленько. Хотел к ужину чего-нибудь наловить. Мать велела накормить Тавета.

— Ну иди, корми брата. Да, смотри, в дорогу соберись хорошенько.

— Соберусь.

— А все-таки ты унылый какой-то, — вздохнул Ай-Ваня. — Такая вот штука. Небось о матери беспокоишься, — как она тут без тебя управится?

— Ага! — соврал Опунь. — Беспокоюсь. — Хотя на самом деле он думал сейчас только о Тутье.

Председатель снова вздохнул и положил на плечо Опуню ладонь.

— Эх, ребятки! Тяжело вам приходится… Да что поделаешь? Всем сейчас нелегко. Мои сорванцы тоже целыми днями одни дома маются — мы с женой на работе, за ними и присмотреть некому. А у Ярасима? Детей мал мала меньше, жена болеет — ноги в реке застудила… Война, брат…

— Скорее бы она кончилась, Ай-Ваня аки!

— Кончится, сынок. Вон в газетах пишут — погнали наши фашиста… А от отца-то как, все еще ничего?

— Нет… ничего нету…

Председатель нахмурился, помолчал: Юхур, отец Опуня, пропал без вести. Желая утешить юношу, Ай-Ваня сказал: