Ранний ледостав

Не в силах унять вновь охватившее его беспокойство, Опунь принялся вышагивать вдоль берега. Мощное дыхание реки остужало его разгоряченную голову. На дальнем тальниковом островке зажегся маяк и сразу высветил похожий на спину гигантского осетра песчаный голец, высунувшийся из воды. Из-за темных облаков вынырнула луна. «Эх, повидать бы еще разок Тутью!» — подумал Опунь.

Но не только мысли о Тутье одолевали его теперь. Как-то сложатся его отношения со старым Ансемом? Сумеет ли он завоевать его уважение? Если Опунь понравится старику, шансы заполучить Тутью могут сильно повыситься. «Буду работать день и ночь! — твердо решил Опунь. — Пусть Ансем аки увидит, на что я способен».

В поселке Ансем слыл опытным рыбаком, но прижимистым, жадным до денег хозяином. У него было пять дочерей. Тутья родилась третьей. Старшая уже давно была замужем за пастухом, который считался в округе многооленным. Поговаривают, что он вручил тестю немалый калым: десятка два важенок или что-то около этого. Вторая дочь пока еще сидела в девках. Сватались к ней не раз, но Ансема женихи не устраивали — то он объявлял, что они староваты, то, мол, недостаточно работящи. Но, скорее всего, за вторую дочь давали меньший калым. Хотя в точности никто этого утверждать не мог: Ансем был осторожен и о своих личных делах обычно помалкивал. Приверженец старых хантыйских обычаев, он хорошо понимал, что времена настали совсем иные И болтать о калыме не следует.

Односельчане прозвали Ансема «Ат Тарамлы» — что значит «ненасытный». У этого прозвища была своя история. Когда-то, давным-давно, Ансем рыбачил вместе с Шолтыкупом на плавных песках Калнанг Пан. Перед последним заметом он сдал всю выловленную рыбу приемщику, чтобы получить побольше денег, даже на еду ничего не оставил.

— Погоди, — пытался остановить его напарник. — Не сдавай улов подчистую! Оставь на ужин! Хоть муксунишку на малосол!

Но Ансем сделал по-своему. И, как назло, в последний замет они ничегошеньки не поймали. И хлебали вечером пустой чай. Шолтыкуп пришел в ярость и в сердцах крикнул Ансему:

— Ах ты, жадюга! Настоящий ат тарамлы! Сиди теперь голодный!

С тех пор прозвище это и прилипло к Ансему.

Но как ни посмеивались над скуповатым рыбаком в поселке, Опуню ясно: без согласия отца Тутья и шагу не сделает. Таковы в их доме обычаи. Здесь ждут богатого жениха для третьей дочери, им нужен человек с оленями или, по крайней мере, с положением. А кто такой он, Опунь? Просто мальчишка! Сын безоленной Ели, у которой муж пропал без вести.

Правда, Ансем мог бы вспомнить, что на реке нет Опуню равных среди молодежи в гребле, он даже не раз его за это похваливал.

— Хорошо бударку разгоняешь! Молодец! Есть в руках сила!

Мог бы припомнить и то, как в один из ненастных дней, когда на Оби вовсю гулял южный ветер Нум Вот, Опунь с Тикуном пришли к нему на помощь. Ансем тогда слишком далеко закинул сеть, и она зацепилась за какую-то корягу. Штормило так, что никто из поселка не осмелился выехать на подмогу. И наверняка пришлось бы Ансему резать сеть, если бы не Опунь. Опунь догадался спустить в воду якорь, пошарил им по дну и вытащил затонувшую лесину. Ансем тогда здорово благодарил парней, улыбался, в особенности ему, Опуню.

«Интересно, — подумал Опунь, — догадывается ли Ансем аки, что я люблю его дочь?»

В вечерней тишине послышалось громкое ржание лошади. Приглядевшись, Опунь увидел на мыске, поросшем осокой, своего любимца — колхозного коня Чалку. И, неожиданно для самого себя, по древнему обычаю ханты, обратился с мольбой к духу лошади:

— Эх, Чалка, милый мой Чалка! Где, в каких краях витает сейчас твой дух-идол? Пусть он поможет мне, Чалка! Твой дух это умеет. Он может быстро, на волшебных крыльях, залететь в сердце Ансема. Может внушить ему добрые мысли… Сделай так! Попроси своего духа-идола! Вспомни, как я кормлю тебя летом сочной травой, как купаю в жару в прохладной реке! Пусть Ансем аки получше ко мне приглядится, а уж за мной дело не станет, ты ведь знаешь меня, Чалка!..

Опунь не заметил, как ушел по берегу далеко от поселка. А когда очнулся наконец от своих мыслей и вспомнил, что так и не накормил брата, заспешил к дому.

Мать, когда он вернулся, поглядела на него с укоризной. Тавет так и остался нынче без обеда.

Похлебав ухи, Опунь решил сразу лечь спать. «Соберусь утром», — решил он, вспомнив слова отца, который всегда вставал очень рано: «Поднимайся до зари и тогда увидишь, сколько человек за день может успеть!»

— За день человек и родиться может и умереть! — вторила мужу Еля. — Это и мой отец говаривал…

И еще одно дело отложил Опунь до утра. Утром, едва закурятся над поселком дымки, девушки пойдут по воду. Пойдет, конечно, и Тутья. Если встать часов в шесть, можно ее перехватить на реке и еще раз поговорить с ней.

Уснул Опунь — как в бездонную яму провалился.

Когда проснулся, утренняя заря за окошком уже начинала медленно поднимать свой парус, Опунь вскочил на ноги, натянул холщовую рубаху, штаны. Нашарил у печи отцовские бродни.

— Куда ты в такую рань? — удивилась мать.