«Мы боги», – мрачно жрец сказал.И на далекие чертогиРукою сонно указал.В. Хлебников[77]Где робкие стада оленейЛесной дороги сторонятся,Ряды суровых поколенийНам шлют закон: обороняться.В страну наивных дикарейМы привезли с собой пищали.За мех искристых соболейИм злое зелье обещали.Шаман промолвил: «Быть беде!Нас голод ждет и лихорадка».И каждый голубой звездеМолился сумрачно и кратко.Шаман промолвил: «Быть беде!» –И в бубен бил, качаясь.А слезы стыли в бороде,В корявых идолах отчаясь.Но рос бессонный городУ сумрачной грядыВ весенних разговорахДеревьев и воды.Пора ветров и мятежей,Дождей и смут.Их в детском говоре чижейУпомянут.Из-за качнувшихся сучков,Печальный леса гость,Рожденье первых ручейковПодслушивает лось.В последних числах февраляС зимой прощается земля.Шаман на черные мехаКидал седую прядь.Он звал к себе свои войска –Настало время воевать.И выпь кричала по ночам:Эй, люди мира, где вы, где вы!Мужчинам в руки топорыДавали ласковые девы.Из дальних огнищ шли они,Решительны и хмуры.Жгли ночью мрачные огниИ спали, завернувшись в шкуры.Где ветры кличут или плачутУ сумрачной лесиныИ первый дождик прячутВ серебряных осинах,Где ветры кличут или плачут,Летел по небу белый кречетИ ворон, возвестив удачу,Круги над лесом мечет.Войска времен БатыяДоспехами бренчали.Их луки золотыеВисели за плечами.Стояли камни, как быки,Кричали совы вдалеке,Берестяные каюкиПоплыли по реке.– Вон город, – вымолвил шаман, –Проклятье грохоту и стуку! –И грозно в голубой туманУставил медленную руку.И все, столпившись у пригорка,В густую даль смотрели зорко.Закат, алея червеницейНа тусклом серебре седин,Следил, как войско шевелитсяИ выползает из трясин.И в полусумраке, безмолвны,С лесных дорог, с заросших тропПолзли бессчетные, как волны,Неотвратимо, как потоп.1938–1940