Ранний Самойлов. Дневниковые записи и стихи: 1934 – начало 1950-х

Глухой хрипун, седой молчальник
Из-за коряг следил луну.
Вокруг стоял сухой кустарник,
Жевали совы белену.
И странны, как рога оленьи,
Валялись корни в отдаленье.
На холод озерных зеркал
Туман влачил свои полотна.
Здесь мир первичный возникал
Из глины и куги болотной.
…И, звезд питаясь млечным соком,
Сидел он, молчалив, как окунь.

Как дым кипели комары

В котле огромной лихорадки.
За косогоры падали миры.
И все здесь было в беспорядке.
Я подошел к огню костра.
– А сколько будет до кордона? –
Глаза лениво и бездонно
Глядели из болотных трав.
Он был божественный язычник
Из глины, выжженной в огне.
Он на коров прикрикнул зычно,
И эхо пело в стороне…
Я подражал «Цыганам» Пушкина
До третьих петухов.

Потом достигла речь кукушкина

Светлевших перьев облаков.
Коровы сбились в теплый ком,
Следя, как звезды потухали.
Шурша шершавым языком,
Они, как матери, вздыхали…

1938

Зима

Об удовольствиях весны
Железные мечтают сосны.
Дни нераздельны и ясны.
Снега задумчивы и косны.

1939

Охота на мамонта [74]

Я спал на вокзале.
Тяжелый мамонт,
Последний,
шел по болотам Сибири.
И камень стоял. И реки упрямо
В звонкие
берега
били.

А шкуры одежд обвисали.

В налушнах[75]
Стрелы торчали. И было слышно:
Мамонт идет по тропам непослушным,
Последний мамонт идет к водопою.

Так отступают эпохи.

Косые,
Налитые кровью и страхом глаза.
Под закосневшим снегом России
Оставив армию,
уходит на Запад.

Но челюсть разорвана криком охоты.

Кинулось племя. В руках волосатых
Свистнули луки, как птицы…
И кто-то
Уже умирал
на топях проклятых.

И вдруг закричал

последний мамонт,
Завыл,
одинокий на всей земле.
Последним криком своим и самым
Угрюмым и долгим
кричал зверь.

Так звал паровоз в ледниковой ночи,

Под топот колес,
неуемно,
грозно…
Мы спали тогда на вокзале тифозном
И там же кончались
при свете свечи.

1939

«Когда, туман превозмогая…»

Когда, туман превозмогая,
Пахнут набухшие ветра,
Земля откроется – нагая,
Слегка бесстыдная с утра.

И город веток и скворешен,

Влюбленный в мокрый окоем,
Вот так же редок и безгрешен
И так же мыслью напоен.

Когда под сферами пустыми

Бог твердь и землю создавал,
Всему давая цвет и имя, –
Свое поставить забывал.

Весь перепачканный и черный

Он шел, со лба откинув прядь,
К земле, еще не нареченной, –
Игру материи смирять.

И, насладясь архитектурой,

Неизменяемой уже,
Усталый, под бараньей шкурой
Заснул, как пахарь на меже.

1939

К вечеру

К вечеру лошади на ходулях
Шляются. Сосны пылят медью.
В травах болотных кузнечик колдует,
И мир поворачивается медленно,

Как деревянное колесо.

Перемежаются длинные спицы.
Вдруг прилетают тяжелые птицы
И улетают за горизонт.

1939