Однако в зациклившейся на Проливах Москве предложение Криппса было с готовностью принято, чтобы укрепить позицию Турции перед лицом вероятного германского давления на нее с целью увести из – под носа СССР Босфор и Дарданеллы. 9 марта первый заместитель наркома А. Я. Вышинский сделал послу А. Актаю соответствующее заявление. Заявление было составлено в столь непривычно дружественных тонах, что посол не поверил своим ушам и просил изложить его в письменном виде. В последних числах марта 1941 г. СССР и Турция действительно обменялись декларациями в духе заявления Вышинского Актаю. Советское правительство опровергало слухи о том, что готово воспользоваться «затруднениями Турции», чтобы напасть на нее, если бы той пришлось воевать с третьей страной. Далее следовало заверение, что если Турция действительно подвергнется нападению и будет вынуждена вступить в войну для защиты своей территории, то она «может рассчитывать на полное понимание и нейтралитет СССР». Турецкое правительство выразило благодарность за такую позицию и, в свою очередь, дало аналогичные заверения Советскому Союзу [Известия. – 1941. – 25 марта]. Посол Актай заявил Вышинскому о начале новой эры турецко – советских отношений [91, c. 465].
Мартовский обмен декларациями обозначил предельно возможный на тот момент уровень отношений между двумя странами. За год с небольшим двум кремлевским талейранам удалось бесцельно растратить весь запас добрососедства, накопленный за двадцать лет советско – турецкого межгосударственного общения. После этого СССР не оставалось ничего другого, как пассивно наблюдать со стороны за происходящими событиями.
В мае 1941 г. в Анкаре полпред С. А. Виноградов и германский посол Ф. фон Папен провели официальные консультации по вопросам положения на Ближнем Востоке, главным итогом которых стало признание Советским Союзом интересов Германии в этом районе. Поэтому заключенный 18 июня турецко-германский договор о ненападении и дружбе не вызвал у Москвы особо сильных эмоций. Конечно, Турция постаралась минимизировать возможную негативную реакцию СССР, оговорив право сохранять верность ранее взятым на себя обязательствам, имея в виду обязательства по советско-турецкому договору 1925 г. о дружбе и нейтралитете и по соглашению с Великобританией о взаимопомощи 1939 г. Официально Москва ограничилась выражением удовлетворения договоренностью, достигнутой между Анкарой и Берлином, как принесшей «мир и спокойствие» на землю Турции [91, с. 748].
Для завершения картины советско-турецких отношений на том этапе истории надо упомянуть, что 25 июня, после нападения Германии на СССР, Турция объявила о своем нейтралитете в войне и придерживалась его достаточно твердо, несмотря на посулы Гитлера отблагодарить ее территориальными приращениями в случае участия в войне на стороне Рейха. (2 августа 1944 г. Турция разорвет дипломатические отношения с Германией, а 23 февраля 1945 г. символически объявит ей войну). Со своей стороны, 10 августа в рамках инициированной англичанами совместной акции советское правительство через посла в Анкаре С. А. Виноградова сделало заявление, что оно «подтверждает свою верность Конвенции в Монтрё и не имеет никаких агрессивных намерений и притязаний в отношении проливов» [Правда. – 1941. – 13 августа].
В интересах последующего повествования нам придется добавить, что это заявление не было искренним: начиная с 1943 г. Сталин возобновляет сначала дипломатическое, затем и военно-политическое давление на Турцию с целью захвата Проливов. Абсолютно бессмысленная, точнее, вредная с точки зрения национальных интересов СССР и не просчитанная политически, эта операция провалилась, имея результатом ухудшение отношений по всем азимутам и став одним из очагов начинавшейся «холодной войны».[130]
Только смерть Сталина и политический закат Молотова[131] позволили советской внешней политике стряхнуть босфорское наваждение: 30 мая 1953 г. правительство СССР заявило, что «пересмотрело свое прежнее мнение […] и считает возможным обеспечить безопасность СССР со стороны проливов на условиях, одинаково приемлемых как для СССР, так и для Турции» [117, т. 6, с. 514].Болгария
Как отмечалось выше, важнейшим условием доминирования в регионе, от Румынии до Греции и Югославии, включая Турцию и Проливы, в Москве считали установление контроля над Болгарией. Борьба за болгарские симпатии с самого начала приобрела характер многосторонней конкурентной схватки. Правда, англо-французские акции котировались чрезвычайно низко. «Привлечение Болгарии на сторону западных союзников представлялось предприятием безнадежным», – комментировал ситуацию Ф. фон Папен. Действительно, две державы, продиктовавшие Болгарии Нёйиский приговор о расчленении, теперь предлагали ей вступить в союз с Югославией, Румынией и Грецией, принявшими участие в этом расчленении, а также с Турцией, под властью которой она находилась 400 лет! Таким образом, реальными претендентами на симпатии Софии оставались СССР и Германия.