Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

Эти факты, однако, не могут служить доказательством того, что Москва и Берлин изначально относились к проекту исключительно как к дипломатической уловке; точно так же, как не говорит об обратном проявлявшийся обеими сторонами время от времени интерес к судьбе пакта. Например, 19 ноября 1940 г. до сведения Кремля было доведено мнение А. Гитлера, что идея нового соглашения с СССР вполне реальна [90, c. 95]. Проявленная фюрером инициатива могла, разумеется, быть частью кампании дезориентации советского руководства, однако Кейтель утверждает, что только в начале декабря Гитлер определился в вопросе о войне против СССР [7, c. 311]. Да и это решение он мог пересмотреть в любой момент, если бы Кремль уступил в спорных вопросах европейской политики. «Мы находились на перекрестке дорог истории, – пишет об этой дилемме фон Папен. – Я мог понять, насколько заманчивой должна была казаться Гитлеру идея противопоставить Британской империи и Соединенным Штатам свой союз с русскими».[189]

На послание Гитлера советское правительство отреагировало 25 ноября меморандумом. Из него явствовало, что Кремль опять за деревьями не увидел леса и пожертвовал стратегической целью отсрочки, которую реально могло продлить, участие Москвы в советско-германо-итало-японских переговорах о присоединении СССР к «пакту четырех», безразлично, искреннее или имитационное, ради заведомо бесплодных попыток добиться уступок, которых Молотов требовал от фюрера в Берлине.[190] В меморандуме подтверждалась готовность СССР стать участником пакта, [90, c. 136–137]; при этом, однако, уже в третий раз повторялись ранее выдвинутые Молотовым и дважды отвергнутые немцами условия такого шага, а именно ввод войск в Болгарию, создание баз в Проливах, присоединение Южной Буковины, уход Германии из Финляндии. Ознакомившись с советским меморандумом, по свидетельству Риббентропа, Гитлер пришел к принципиальному выводу, что «решение вопроса о гегемонии в Европе упирается в борьбу против России». Выдвинутые СССР условия «фюрер счел невыполнимыми для Германии и неприемлемым для Европы» [12, c. 224], в связи с чем реакции Берлина не последовало. Остались без ответа и последующие советские запросы, в частности, весьма настойчивый, сделанный Молотовым Шуленбургу 17 января 1941 г.

Между прочим, это опровергает расхожее мнение, что главной целью выдвижения Берлином проекта пакта была маскировка планов нападения на СССР. Пока эти планы вызревали в голове у фюрера, для их «маскировки» достаточно было не сообщать о них Сталину специальным посланием. Когда они приняли вид Директивы № 21, их «маскировка» обеспечивалась режимом наивысшей секретности. Однако именно на это время приходится процесс выдвижения и переговоров по проекту «пакта четырех». И, наоборот, задолго до того, когда нужда в маскировке действительно возникла, – а возникла она только в середине марта 1941 г. в связи с началом активной концентрации германских войск на границе с СССР, – Берлин демонстративно отказался от дальнейшего обсуждения проекта. Где здесь логика?

Похоронило проект то, что стороны элементарно не сошлись в цене. За свое согласие на присоединение к «пакту четырех» Москва запрашивала, как оказалось, слишком много. «Граф Шуленбург неоднократно сообщал из Москвы, – вспоминал Риббентроп, – что без решающих уступок заключения пакта не добиться» [12, c. 179]. Однако такие уступки означали превращение Европы в советско – германский кондоминиум. Согласиться на это Гитлер не мог. Оставалось сожалеть о том, что решение, выглядевшее гениальным с технологической точки зрения, политически оказалось невозможным. «Эх, вместе с немцами мы были бы непобедимы», – сокрушался уже после войны вождь.

Между Берлином и Лондоном (окончание)

Несмотря на фактический провал переговоров, созданная усилиями немецкой пропаганды картинка «крепнущего единства» не могла не насторожить Лондон. Геббельс записывает в дневнике: «Молотов уехал. «Достигнуто согласие по всем интересующим вопросам». Холодный душ для всех лондонских друзей Советов» [7, c. 227].

Рассорив Москву с Берлином, молотовский визит создал проблемы и в советско – британских отношениях. Чтобы успокоить англичан и иметь возможность продолжить игру в равноудаленность от Англии и Третьего Рейха, 16–17 ноября Москве пришлось опровергать появившиеся в мировой прессе сообщения об «особых договоренностях» между СССР и Японией в отношении Британской Индии. Также через И. М. Майского поспешили заверить британский кабинет, что Советский Союз к Тройственному пакту не присоединялся, никакого договора в Берлине не подписывал и не станет взаимодействовать с Германией на Ближнем и Среднем Востоке [90, c. 91].