Рапорт инспектора

— Нет, именно флоры! — настоял на своем инженер. — Но сейчас я не собираюсь забираться в сексуальные джунгли. Вернемся на солнечные лужайки. Святая святых — дети. Наше будущее и надежды. Дети! Простите, я ошибся, употребив это слово во множеством числе. В наше время детей не бывает. Существует Ребенок с большой буквы, его эгоистическое величество принц на горошине, отягощенный мнимым всезнайством, так называемой информацией. И из-за этого чахлого инфанта всю жизнь смирять себя, если ты порядочен или обманывать, что предпочитает огромное большинство состоящих в моногамном браке? Увольте! Я не стыжусь того, что живу один и пользуюсь определенными преимуществами своего образа жизни. Я приношу достаточно пользы обществу и в холостяцком состоянии и игнорирую мещанские наскоки.

— Однако они вас донимают, — заметил Мазин. — Такая содержательная речь экспромтом! С полной аргументацией.

— Да, мне постоянно приходится отбиваться. Отвечать и объяснять. Почему я не женат, почему имею машину, откуда у меня магнитофон. Почему я не убийца, наконец! Ведь вам я должен объяснить именно это. Не так ли?

— Не нужно драматизировать, Владислав Борисович.

— Драматизировать? Нет, я только констатирую факты.

— Возможно, что кому-то мозолит глаза ваш комфорт, вещи.

— Они не ворованные!

Горбунов вскочил и неожиданно для Мазина метнулся к финской стенке, расположенной у него за спиной. Дернув ручку ящика, он вытащил пачку бумаг.

— Вот!

Бумаги упали на столик перед Мазиным. Пачка удвоилась, отразившись в полированной поверхности.

— Возьмите! Изучите! Отдайте в экспертизу. Здесь Каждая цифра. Приход-расход. Все мои траты.

Листки были аккуратно расчерчены и исписаны колонками четких, без помарок, цифр.

— Еще одно алиби?

— Да, я постоянно вынужден доказывать, что я человек, который умеет организовать свою жизнь.

— Вам можно только позавидовать.

— Вот именно! Позавидовать! Вы произнесли главное слово. В этом мое несчастье. Я обречен на постоянную зависть, худшее из человеческих чувств, только потому, что большинство окружающих меня людей не умеет жить. Если человек пропивает последний рубль, а его дети сидят голодными, будьте уверены, у него найдется масса заступников и доброжелателей. Естественно! Ему не позавидуешь. Но если человек не транжирит денег если умеет и заработать и потратить так, чтобы сделать свою жизнь удобнее, легче, ему нечего рассчитывать на снисхождение. Он мещанин, эгоист, индивидуалист И это в лучшем случае. А скорее всего — преступниц вор, махинатор, комбинатор, спекулянт, грабитель. Убийца! Сколько слов придумали люди, чтобы оправдать собственную никчемность и замаскировать зависть! Однако извините. Я мирился со сплетнями, но я не желаю сидеть в тюрьме.

Горбунов опрокинул в рот рюмку коньяку.

Мазин следил за ним, пытаясь понять этого суетливого человека. Было в горбуновских монологах актерство, игра на публику, прямая неправда, но не все звучало фальшиво, что-то прорывалось и наболевшее, непридуманное.

— Хороший у вас коньяк, — сказал Мазин нейтральные слова, предпочитая не спорить, а слушать.

— Вам понравился? — легко обрадовался Горбунов, сразу прервав филиппики. — Вы разбираетесь в коньяке?

— Немного. Вы разливали его из французской бутылки, но это.

— Конечно, не арманьяк. Натуральный армянский! И представьте! Я привез его в элементарном трехлитровом огуречном баллоне из Еревана, перелил в эти шикарные бутылки и — о жизнь! — всем угодил. От знатоков я не скрываю правды, а профаны любуются бутылкой, по-нашему — стеклотарой, в которой нам сбывают типичную табуретовку, а мы своим эликсиром в уксусной упаковке торгуем. Каково? Проблемка? Охотно развил бы свою мысль, если бы удалось забыть, зачем вы пришли. Поэтому умолкаю и перед казнью прошу отведать рюмочку солнечного дара Араратской долины.

Горбунов наклонил зеленую литого стекла французскую бутылку.

— Спасибо, — поблагодарил Мазин. — До казни у еще есть немного времени. И я хотел бы им воспользоваться. Вам знакома фамилия Редькин?

— Редькин? Еще бы! Такая душистая фамилия. Он изложил свои показания письменно? Или в доверительной беседе?

Мазин нахмурился:

— Скорее письменно. Я никогда не видел Редькина.

— И уверяю вас, ничего не потеряли. Совсем недавно я имел удовольствие созерцать его в этом самом кресле, в котором, пардон, имею честь принимать вас.

— И какое же ой произвел на вас впечатление?

Горбунов развел руками:

— Простите. Он не произвел на меня впечатления, Редькин — это ничтожество.

Инженер исказил лицо в шутовской гримасе:

— Я огорчил вас? Это ценный свидетель?

— Расскажите о Редькине, — попросил Мазин.

— Серьезно?

Казалось, Горбунова обижает внимание к столь ничтожной, по его мнению, фигуре. Он ждал вопросов о себе. Но Мазин интересовался Редькиным, и инженер пренебрежительно пожал плечами: