Рапсодия в стиле блюз

Ровно в 12 часов в дверях нашей мастерской появлялась мощная фигура. Это был архитектор из Киевпроекта Николай Пинчук. Николай был коренаст, широкоплеч, всегда одет в хороший костюм. В свое время он окончил Художественный институт, великолепно владел гуашью и темперой и подрабатывал во многих институтах покраской перспектив. Так что деньги у него всегда были. Николай был алкоголиком. Он приходил к своему другу, работавшему в нашей мастерской – Геннадию Шелесту. Стоя в дверях, он начинал активно махать руками, стараясь привлечь внимание своего приятеля. Они сблизились, когда им в свое время поручили проектировать киевский вытрезвитель, как большим специалистам в этом деле, не раз побывавшим в этом учреждении. При этом Геннадию удавалось довольно скоро покидать это гостеприимное заведение. У него с собой всегда был паспорт, в котором значилось – Геннадий Петрович Шелест. Его спрашивали, имеет ли он какое-нибудь отношение к Петру Ефимовичу Шелесту – первому секретарю ЦК КПУ. «Самое прямое. Я его внебрачный сын – вы же видите отчество. Отец будет крайне недоволен тем, что произошло». Его отпускали.

– Что вы машете руками, как ветряная мельница? – спрашивала Лидия Федоровна у Пинчука.

– Так уже же перерыв, все уже продается, люди гуляют, а мы ни в одном глазу.

– Перерыв начнется только через час.

– Это у кого как, – туманно объяснял Николай.

Геннадий лихорадочно собирал свои инструменты. Он вел кочевой образ жизни. Своего стола у него не было. Он каждый день просто переезжал на свободный стол. На работе он сидел, как правило, до 12 часов, но он был отличным вертикальщиком – поэтому его не трогали.

– Вы уже уходите? А как же моя вертикальная планировка по Борисполю? – переживала Ольга Петровна. – Опять пошли напиваться?

– Ну что вы! Мы просто идем перекусить. – Это означало, что до конца дня его не будет.

С Сергеем Константиновичем у меня сложились теплые отношения. Когда он узнал, что меня используют как конструктора, он устроил разнос моему руководителю мастерской, и меня завалили архитектурной работой. Объекты были интересными: дома культуры, школы, библиотека, техникум, торговые центры. После каждой победы на конкурсе он лично меня поздравлял. Он требовал, чтобы экспериментальные объекты отдавали мне. А впоследствии, когда начался конкурс на монумент погибшим в Бабьем Яру, он помог мне с материалами.

Когда нашему институту поручили проектировать комплекс сельскохозяйственных министерств на площади Леси Украинки, он вызвал меня к себе:

– Саша, ты должен сделать этот проект.

– Но я слышал, что этот комплекс уже проектирует Жуков.

– Это не играет никакой роли. Пусть он делает свой вариант, а ты свой. Что-то вроде внутреннего конкурса. Но учти, что это моя личная просьба. От работы в мастерской я тебя не освобождаю, так что придется поработать в нерабочее время. Но ты же, как я знаю, любитель конкурсов. Проект этот пока эскизный – объем небольшой. Но мы должны будем выходить на Советы трех министерств и Градостроительный совет Киева. Ты понимаешь, что подача должна быть очень лихая. Ты это умеешь. Так что решай.

Предложение было заманчивым, но работа предстояла большая и бескорыстная.

– Я согласен, но при одном условии, что я вас поставлю соавтором.

– Я уже не занимался конкретным проектированием лет десять, но если нужен будет совет или какая-нибудь помощь – можешь на меня рассчитывать.

Когда в мастерскую начали заносить необычные подрамники нестандартного размера, они вызвали любопытство у всех моих сотрудников. Оно усилилось, когда ко мне зашел директор, стал рассматривать эти подрамники и на Фимин вопрос: «Что это за такие красивые планшетики?» ответил «А мы с Сашей затеяли тут один интересный проект». Но уже через несколько дней все были в курсе дела.

Я сидел по вечерам один и делал эскизы. Иногда после работы заходил Сергей Константинович. Периодически меня посещал наш старенький бессменный сторож Мильштейн. Он стоял согнувшись и опираясь на палку, молчал и смотрел в одну точку совершенно пустым взглядом. Он мог так стоять двадцать минут и полчаса. Я, наконец, не выдерживал и спрашивал:

– Не тяжело вам здесь Рувим Моисеевич? Я смотрю, вы дежурите каждую ночь, и днем я вас встречаю тоже здесь. Когда же вы спите?

– Да я живу как во сне, живу одной памятью, – отвечал он, не меняя ни позы, ни выражения лица. – У меня же все близкие в Бабьем Яру.

Самый большой интерес эта работа вызвала у руководителя моей мастерской – Анатолия Васильевича. Он периодически подходил к подрамникам, которые стояли в углу, отодвигал их и рассматривал, но вопросов не задавал. Наконец он не выдержал, позвал меня к своему столу, вынул архитектурный журнал и сказал:

– Вот большие проекты. Я читаю: авторы такой-то и такой-то, соавторы такой-то и сякой-то, при участии такого-то и сякого-то и так далее. Вот опять – авторская бригада: руководитель проекта, авторы, соавторы. А вы в своем проекте пишите только двух авторов. Несолидно, и руководителя здесь нет – тоже несолидно.

Тут я понял, что вовремя застраховался.