Расческа для лысого

Полька смотрит, как я валюсь на кровать, поджимает губы. Она в этот момент сильно на маму похожа, и меня в довершение сегодняшнего дерьмового дня, пронзает еще и дикая боль потери. Вот именно в такие моменты очень остро ощущается нехватка папы и мамы. В обычное время на это как-то забивается, что ли. Дела повседневные не дают отвлечься. А потом случается какая-то маленькая фигня, незаметная. Например, запах зеленого чая с жасмином где-нибудь почувствуешь, и сразу в голове папа и его постоянные чаепития у телевизора. Или, вот как сейчас, поджатые губы старшей сестры. Мама на меня так смотрела, когда хотела поругать…

Я торопливо отворачиваюсь, чтоб не разреветься.

Полина воспринимает это, как очередное мое неуважение, наверно. Потому что ничего не говорит в итоге.

Просто встает и выходит из комнаты.

А я сворачиваюсь в клубок и засыпаю, наплевав на все. На смену мне только завтра, в универ послезавтра.

Сегодня меня нет. Ни для кого.

28. Ленка

- Это чем же я тебя так не устроила, а, Вова, ебтвоюмать?

- Мелехова, ты охерела? Радуйся, что я позвонил тебе. За расчетом придешь в конце месяца. Все.

Вова отключается, а я сижу в постели, всклокоченная и злющая. Нормально так проснулась. Отлично просто.

Сижу еще немного, вздыхаю и иду на кухню ставить чайник, раздумывая по пути, может из заначки тяпнуть бальзамчика? Все равно торопиться некуда теперь.

Встаю у окна, задумчиво наблюдаю за мальчишками, гоняющими мяч. Все тело ломит, болит там, где, кажется, и болеть нечему. Ноги в ссадинах. А нечего босой по городу бегать, сама виновата.

Дожидаюсь чайник и, махнув на все рукой, щедро добавляю в чай бальзама. Надо же отпраздновать первое в жизни увольнение. Как и все у меня, феерическое. Не каждую по телефону увольняют. За пару часов до начала смены. Да еще и с категорическим запретом появляться на рабочем месте.

Прижмурившись, отхлебываю напиток, в котором соотношение спиртного к чаю примерно половина на половину. В голову моментально ударяет. По телу разливается тепло. Хорошо!!!

Присаживаюсь у окна, продолжая разглядывать мальчишек.

Мысли вялые и сонные, как и я сама. Я проспала сутки. И тот, кто сказал, что сон – лекарство, был гребанный гений.

Потому что во мне нет вчерашнего ожесточения, злобы. Жалости и сожалений, кстати, тоже нет.

Просто апатия какая-то тупая. Глупость я сделала, конечно. Особенно, когда на камеру показательно машину этого гада разрисовала. Но что-то мне подсказывает, что он делу хода не даст.

Он мудак, конечно, но не подлец. Не мразь.

И сердце чего-то не болит даже. Может, мой вчерашний взрыв был настолько разрушительным, что теперь только пустыня выжженная? Хорошо бы…

С каждым глотком настроение становится все лучше, а голова все балдежнее. Пришла мысль посчитать бабки в заначке, чтоб выяснить, сколько там не хватает. Откуда я их теперь брать буду – не представляется. Но хотя бы знать фронт работ.

Но в заначке пусто.

Я какое-то время туплю на шкатулку, потом ругаюсь. Ну, сеструля, блин! Не доверяет, значит! Нет, я ее с этой стороны понимаю даже, но все равно обидненько.

Ладно.

Разозлившись, возвращаюсь к оставленному напитку, по пути размышляя, а не сравнять ли мне градус? А то чего как-то половинчато?

Бальзам удивительно хорошо бодрит, бьет по голове, при этом я абсолютно ясно понимаю, что меня несет, но останавливаться не хочется.

Но налить не успеваю.

Замираю у окна.

Во двор торжественно въезжает здоровенный белый гелик последней модели.

Пацаны, играющие в футбол, моментально останавливаются и, раскрыв рты, пялятся на явление. Ну да, не часто такое в наших курмышах увидишь…

Я не сильно разбираюсь, но, по-моему, видела такую тачку на улицах города. Пару раз.

Гелик останавливается, показательно растопыривается на три парковочных места. И стоит.

А мне даже не надо вглядываться в водителя. И так понятно, кто у нас такой на понтах прирулил. Надо же, как быстро переобулся! Хотя, я сутки же дрыхла. А дядя Миша – мужчина быстрый. Шустрый, скот.

Честно говоря, не будь во мне полкружки сорокаградусного бальзамчика, которому температура только крепости придала, фиг бы я сделала то, что сделала. Может, вообще бы показала фак в окно, и не важно, увидит, или нет, и пошла досыпать.

Но исходные данные были другими, поэтому я на нервяке и злости несусь на улицу. Правда, обуться успеваю. А вот одеться – нифига. Так и скачу по ступенькам в длинной домашней футболке, в которой спать люблю. Плевать!

Он думает, сменил машину, приперся тут, такой весь деловой, так я к нему выбегу и на шею брошусь?

Ну, в одном он прав. Я однозначно выбегаю.

Дядя Миша видит меня и выходит из машины.

- Че забыл здесь? – я торможу в последний момент, буквально чуть ли не носом в него врезаюсь, настолько злая.

- Малех…

Опять эта его «малех»! Знает, как меня с ног сбить, тварь! Но нихера, нихера не выйдет!

Я отстраняюсь на шаг, щурюсь, оглядываю гелик. Миша смотрит на меня. Тяжело. Внимательно. Хочется поежиться, но я ж независимая и гордая, ага.

- А че с лексусом?

- Ты.