Рашен

– Вы до конца дослушайте. Они же не просто записывали. В будущем планировали свои дневники пустить в массы. Хотели, чтобы как можно больше людей прочитали ересь: «просветились» (на их языке). Они, видите ли, пытались вывести наше несчастное общество из германского морока. Рассказать русиянам, как на самом деле жили их предки, что любили и что ненавидели. Хотели изнасиловать мозги простого народа…

В общем, приговор привели в исполнение через неделю после поимки преступников. Пятерых повесили, одного расстреляли, по его же просьбе. Он не хотел предстать перед Богом со шрамом от веревки на шее. Можно подумать, на небесах определяют праведность по внешнему виду…

Я сидел ни жив ни мертв. Если здесь за такую ерунду вешают и расстреливают, то что же тогда ожидает меня, прилюдно облившего словесными помоями Гитлера и его приспешников и сорвавшего важное выступление авторитетных чиновников?

Дмитринг по глазам прочитал мои мысли:

– Не пугайтесь вы так. Как я понял из разговора между охранниками Игорманом и Андреасом, власти считают вас скорее сумасшедшим, нежели политическим преступником.

– И что мне грозит в этом случае?

– Принудительное лечение. Потом выпускные экзамены.

– Звучит романтично – сразу вспомнилась школа.

– Ага, только без права на ошибку. В случае провальной сдачи вас утилизируют, как объект, не поддающийся перевоспитанию и социальной адаптации.

– Действительно, фашистские методы. И как при таком подходе у вас еще 30 миллионов граждан сохранились?

– Вы правы, раньше нас было больше. Естественная убыль увеличивается с каждым годом. Но, поверьте, виной тому вовсе не идеология и строгие порядки, установленные Великими германскими правителями. Дело в тяжелом наследии допобедного прошлого. Именно из-за него мы до сих пор не можем совершить качественный рывок и вывести страну на принципиально новый уровень развития. Плюс постоянные вирусные эпидемии, которые обрушиваются на население.

Хотя в других странах, дела обстоят гораздо хуже. Когда я еще был на свободе, увидел по телевизору репортаж из Франции. Тамошние приезжие арабы совсем распоясались и устроили бунт прямо в центре Парижа. Даже пытались поджечь Эйфелеву башню. И все из-за того, что им не хотели повысить пособие по безработице. А местные власти – политические импотенты, не видящие дальше собственного носа, погрязли в содомии и коррупции.

– Франция, арабы? – повторил я за собеседником. – Ну хорошо, что на этой планете хоть что-то осталось без изменений к 21-му столетию. Почему же Россию-матушку так расколбасило? Где же это мы сплоховали-то? В какой момент колесо истории повернуло в сторону мрака, тупости и невежества?

– Не понимаю, о чем вы говорите? – удивленно вздернул брови Дмитринг. – Да, у нас пока еще не все идеально. Русии есть куда стремиться. Но мы не стоим на месте, развиваемся. Верим в Бога и великий русиянско-германский народ. Так и победим.

И насчет крена вы не правы. Все, что с нами произошло, – естественный ход эволюции. Сейчас наша страна однозначно лучше, чем Русия двадцатого и уж тем более девятнадцатого века.

– Наверное, из-за этого «улучшения» ты сидишь здесь, в камере, за простое желание прочесть книгу? – Дмитринг меня порядком утомил, и я сорвался на хамство, чтобы поскорее закончить бесполезный разговор.

– Заключенный номеру 1644, на выходи! Слышать тебя надо уже! – прервал нас прозвучавший из-за дверной решетки громкий писклявый голос.

– Это они вам – поведут на допрос, – живо пояснил Дмитринг. – Не знаю, что вас ожидает, но прошу подумать над моими словами. Если выкинете из головы весь старообрядческий допобедный мусор, то, возможно, очень скоро отправитесь на лечение в клинику. И, как знать, может, через несколько месяцев снова окажетесь на свободе, вдыхая колючий воздух первых морозов!

– Спасибо за чай, за хлеб и сало и отдельно за советы, – ответил я, вставая и направляясь к двери. – Очень надеюсь, что скоро этот кошмар кончится и я проснусь в тепленькой постельке в объятиях любимой жены.

Я не спеша подошел к двери камеры, которую уже открыл неизвестный мне охранник. «Если это не старик Игорман, стало быть, Андреас», – вспомнились недавние разъяснения Дмитринга.

– Ты есть выходить. Лицом к стена, дверь сам себя не запрет, – бесцеремонно развернул меня солдат, ткнув лицом в холодные кирпичи.

Глава 3. Важная персона

– Проходите, не стесняйтесь, – раздался звонкий голос, как только я, согнувшись в три погибели, вынырнул из уже знакомого шкафа.

Все тот же огромный зал, ослепительный свет и убогая обстановка. Только на этот раз место за столом занимал незнакомый пожилой человек лет шестидесяти. Вместо военной формы на нём был классический однобортный пиджак тёмно-вишневого оттенка, безупречно белая сорочка и узкий черный галстук. Незнакомец сидел, слегка откинувшись на спинку стула, и внимательно наблюдал за моим появлением. Легкое ритмичное постукивание карандашом по столу, очевидно, помогало мужчине справиться с нетерпением.