Раскаяние Бабника

Вау, ее благодарности могли бы причинить боль, если учитывать выражение ее лица.

— О, я знаю, — прошептал я. — Знаю.

Глава 11

ОСТИН

Тэтч должен быть в моем доме с минуты на минуту.

У меня вспотели ладони.

Каждый раз. думая о нашем рукопожатии, я продолжала мысленно повторять: «Святое дерьмо, ты же только что не продала душу; ты с готовностью отдала сердце, душу, здравомыслие и, вероятнее всего, тело, и все ради одного отчаянного желания».

Сдать предмет.

И двигаться дальше по жизни.

Прочь от родительского дома. Прочь от политики.

Прочь от Тэтча.

Я собиралась уходить, но к чему именно в итоге двигалась? Я нахмурилась, размышляя. На самом деле я не обдумывала жизнь после выпуска, потому что всей душой сосредоточилась на другом: выбраться из-под гнета родителей, стать независимой. Потом найти работу, выйти замуж. Я сглотнула.

Почему? Почему я всегда должна ассоциировать все эти слова о будущем с Тэтчем?

Грудь обожгло прямо в области сердца — плохой знак, очень плохой, значит, он все еще действует на меня как в физическом, так и в эмоциональном плане. Не важно, сколько раз я повторяла себе перед зеркалом, что он – лживый засранец с шикарными пшеничными волосами, а тело напоминало, каким твердым и уверенным он был.

Каким заботливым. Чутким.

То, как он отдавался поцелуям, словно это гораздо важнее секса, и как он всегда, именно всегда, смеялся в постели над забавными интимными ситуациями, в которые мы попадали за месяц наших отношений.

Тело было коварной сволочью. Которую я местами ненавидела.

— Угомонись, девочка. — Я прижала руки к груди и попыталась успокоиться.

Это работа. Ничего личного.

Он помогает мне только из-за того, что знает – реклама выгодна для его бренда, его собственной репутации.

Он делает это ради работы. Не ради меня.

Не ради меня.

Ну, хорошо, мне всего лишь нужно повторить это миллион раз, и тогда я смогу пережить.

Я покосилась на ведро в углу.

Оно перестало шевелиться несколько часов назад. Я на девяносто девять процентов была уверена, что паук чувствует мое беспокойство и просто держит меня за дурочку, притворяясь мертвым, чтобы потом сбежать, как это делают броненосцы.

Погодите, это же неправильное животное... Я снова с тревогой глянула на ведро. Этот ублюдок, несомненно, выжидал, пока я подниму ведро и освобожу его.

— Этого не случится, Чарли.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не дала пауку кличку?

Я вскочила на ноги, прижав руку к груди, и чуть не врезалась в гранитную столешницу.

— А постучать?

— Дверь была открыта. — Тэтч засунул руки в карманы узких джинсов, под черной винтажной футболкой заиграли мускулы. Ну, вот зачем ему всегда нужно выглядеть таким идеальным? Даже его длинные светлые волосы, как у серфера, были завязаны в низкий пучок – это обычно означало, что он только что закончил очередную операцию.

— Не ври, — мне было необходимо сменить тему. — Сколько частей тела ты сегодня потрогал?

Он фыркнул и спустился по трем ступеням входа, грациозно покачиваясь, слишком красивый и высокомерный. Ублюдок.

— Шесть, — ответил он, останавливаясь прямо передо мной. Мне пришлось поднять на него взгляд. — И я счастливчик, сегодня мне досталась задница.

— Вау, меняешь мир по одной части тела за раз, а?

— Мне нравится думать об этом в таком ключе, да. — От его дерзкой ухмылки у меня перехватило дыхание, я почувствовала желание во всех неправильных местах. Очень неправильных местах.

Я сжала бедра и сузила глаза.

— Скажи честно, думаешь, возможно, чтобы пластический хирург оставался верен кому-то одному, если каждый день видит столько сисек и задниц?

— Я почти уверен, что большинство акушеров продолжают любить собственных детей даже после того, как помогли родиться тонне малышей. — Он скрестил руки. — И да, это возможно, если человек не полный псих.

— Ты назвал меня психом? — я округлила глаза, вероятно, подтверждая его обвинение.

— Ты накрыла паука ведром. — Он развернулся на каблуках. — Потом заявила, что сожалеешь, что он в ловушке. Сама и ответь.

— Потому что! — я подошла к ведру. — Мне и правда его жаль, ведь он заслуживает хороший дом, просто не мой и не любой другой в радиусе пяти миль.

— Остин, — произнес Тэтч, качая головой, — это не домашний любимец.

— У него есть мех! — я указала на ведро.

— Этот мех не дружелюбен, он выделяет яд и вызывает сыпь на коже.

Я открыла рот.

— Успокойся, ты же его не трогала, верно?

Я вздрогнула.

— Нет, предпочитаю думать, что я лучше бегаю, чем он. Но вот моя мама...

Он издал тихий смешок.

— Это не смешно! — я хлопнула его по груди.

— Твоя мама на кухне, машет руками и чуть не отправляет гигантского паука тебе в голову, пока ты несешься к дивану. Очень смешно, кто-то может даже сказать, что безумно весело. — Он положил руку на ведро. — И если не хочешь повторения, я бы рекомендовал забраться на стул или опять на диван, он, вероятно, крайне рассержен.

— Бедный Чарли.

— Почему Чарли?

— Потому что думаю, это мальчик, а ты не можешь назвать мальчика Шарлоттой.

Он закатил глаза.

— Временами я забываю, какой ты еще ребенок.

— Эй!