Раскаяние Бабника

Я почувствовала всплеск адреналина, когда ко мне подошла Нэнси, надела на нос и рот маску, протянула шапочку и, похлопав по спине, направила в нужную сторону.

Первое, что я отметила, это очень яркий свет в операционной. А второе?

В ней находилось около четырех человек.

Не включая пациентку, смотревшую на Тэтча с полным обожанием.

Я встала на выбранном мною месте у самой стены, ощущая укол ревности.

— Как себя чувствуешь? — спросил Тэтч спокойным, но властным голосом.

— Ох, я просто готова, — ответила она со слезами на глазах. — Очень готова для этого.

И уже давно.

Я удержалась, чтобы не фыркнуть.

Чего она так распереживалась из-за этих имплантатов?

Парень, предполагаю, анестезиолог, что-то ввел ей в вену, а Тэтч спросил, какие у нее планы на выходные, словно не снимал с нее простынь и не был готов сделать разрез.

Ее тело было расчерчено маркером, а часть кожи была ярко-оранжевого цвета.

— О, я собиралась посмотреть «Нетфликс» и... — голос стал неразборчивым, а глаза закрылись.

— Остин, — Тэтч громко произнес мое имя. — Можешь подойти ближе. Она под наркозом, а я, как ты знаешь, не кусаюсь.

Ха, ложь, он кусался. И часто.

Обычно за шею.

И иногда с внутренней стороны бедра. Я вздрогнула.

А затем сделала шаг вперед, и еще один, пока не подошла достаточно близко, чтобы увидеть ее грудь. Точнее то, что должно быть грудью.

Я увидела шрамы. И плоскую грудную клетку.

Я ахнула, комната вокруг меня застыла. Прежде чем я поняла, что происходит, по щеке скатилась слеза, а за ней другая.

Какой же сучкой я была. И никем другим.

Потому что, пока я важно осуждала всех и вся, кто приходил к Тэтчу исправлять недостатки, мне и в голову не приходило, что он вставлял имплантаты тем, кто пережил рак груди.

— Скальпель. — Тэтч наклонился и сделал надрез в области подмышки. Разрез казался немного маловат, чтобы просунуть в него имплантат. Появилось много крови, а потом Тэтч засунул туда силикон, и я чуть не потеряла сознание.

Грудь увеличилась, и, несмотря на кровь и эту специфическую расцветку, я уже могла сказать, что выглядит потрясающе.

Тэтч пошевелил имплантат, снова наклонился, измеряя, рассматривая и выжидая. Все молчали.

Он повторил тот же процесс с правой грудью, а когда Доктор Перфекционист закончил, то зашил разрезы грубыми черными нитками, которые, как я предположила, со временем рассосутся.

Я многое предполагала.

Но боялась задавать вопросы.

Потому что все происходившее до странного казалось священным.

Словно он только что не просто сделал ей грудь, а вернул обратно женское начало.

Второй раз на глаза навернулись слезы, пока Нэнси с другой медсестрой выкатывали каталку из операционной.

Тэтч обернулся и нахмурился.

— Остин? Тебе плохо? Что случилось? — он снял фартук, а затем перчатки и маску. — Остин?

Я покачала головой.

— Мне нужно идти.

— Но...

— Увидимся позже. Просто... — я не закончила.

Мне необходимо убраться отсюда.

И где-то отыскать чувство ненависти к этому человеку.

Оно явно было не в операционной, где он дарил женщинам нечто ценное.

И вряд ли появится, пока я наблюдаю, как волшебные руки Тэтча проводят операцию. Он мог делать это с закрытыми глазами.

— Остин, — его голос парализовал меня. Я застыла, но не обернулась.

— Ты должна научить меня ездить на велосипеде, помнишь? Мне ехать с твоим папой и моим партнером утром в пятницу.

— Скажи им, что заболел.

— Остин.

— Хорошо, — рявкнула я, — у меня дома, в семь.

И выбежала вон, словно неудачница, прочь от того, кто все еще владел моим сердцем и отказывался вернуть его мне.

Прочь от единственного мужчины, которого я хотела.

Глава 16

ТЭТЧ

Я был весь на нервах после бегства Остин, как будто за ней гнались зомби и угрожали сожрать мозг, если она остановится.

Поэтому ляпнул единственно возможное, чтобы вновь ее увидеть. Потому что я больной на голову или, может, потому что понимал: зависимость от нее становилась все хуже, как настоящий наркоман, я говорил себе – еще один раз, и я завязываю.

Еще один взгляд на ее тело, и я оставлю ее в покое.

Еще один поцелуй, и я, правда, удалю ее номер телефона. Всего один.

Но к моменту, когда я вернулся в квартиру, чтобы принять душ и переодеться, у меня уже было ужасное настроение. Какого хрена она так запаниковала?

Она пережила укус тарантула и не упала в обморок, так почему же так побледнела при виде операции? Я сделал всего несколько стежков, это меньше, чем при других операциях. Это несравнимо с ринопластикой или, например, абдоминопластикой.

Я вставил ключ в замок и замер.

— Папа.

— Сын. — Он вышел из его квартиры и скрестил руки на груди. — Нам стоит заказать что-нибудь из еды, как в старые времена, и, может, по бокальчику пива.

Я был не в настроении для подобного дерьма. К тому же, судя по голосу, он уже был пьян.

— Я занят, — сказал я и толкнул дверь. Естественно, отец пошел за мной.

— С этой маленькой шлюшкой? — он гадко усмехнулся. — Думал, ты с ней порвал.

Я стиснул зубы и сжал кулак. Я не ударю его. Снова.

— Так и есть, — выдавил я сквозь зубы, — помню, ты был в курсе всех вещей, потому что жил через коридор и не понимал значение понятия «личная жизнь».