Раскаты Грома

Декан сидел на крыльце, разглядывая помутневшими глазами пустые синий и красный шприцы, которые нашёл недалеко от обнаруженной им комнаты-подсобки. И то, что он отрывочно, сквозь туман в голове, пытался вспомнить, его настораживало. Загородив солнце, к нему подошёл Палач:

— Чёрт! Ты ведь единственный из нас биолог, ты ведь вкуриваешь в поведение этих тварей, так?

— Ну да, — тихо выдавил из себя «учёный».

— Мартерны способны запрыгивать на крыши домов, — Палач показал рукой себе за спину — на ангар. — Почему? — в голосе присутствовала мешающая дрожь. — Почему одна из них зашла через ворота?

Декан на несколько секунд замолчал, а затем произнёс:

— Пока точно не знаю, но есть одна мысль…

Глава пятая. Афина

Дева Афина! Ты браней владычица!

Ты свой золотой Коронейский храм

Дозором обходишь, идёшь по лугам,

Дорогой прямой, и окольной обходишь,

И словно бы тайную песню заводишь.

И там, где поток твой священный шумит,

Глядишь, и сверкнёт на руке твоей щит,

Иль ярко сверкнёт твой священный доспех.

К Афине, Алкей

«Гнездо», за 20 минут до начала операции.

Указательный женский палец обвёл на клавиатуре чёрного ноутбука клавишу «Deletе». Она сидела перед потухшим экраном уже 20 минут, ожидая, когда в рубку центра связи войдёт командование оперативного штаба. На вид ей было не больше сорока лет. Стройная женщина, брюнетка от природы с выкрашенными под блондинку волосами. Этот милый блеф было тяжело скрыть: на проборе убранной «в хвост» копны отчётливо выступали предательские миллиметры её истинного цвета. Несколько морщин на лбу придавали серьёзность приятному, выразительному лицу. Его черты могли дарить и располагающую улыбку, и требовательный вид, а иногда серые близко посаженные глаза и красные губы на бледноватой коже объединялись даже в пугающую гримасу. Чаще лицо этой женщины всё же было приветливо-нейтральным. Сейчас на ней была чёрная юбкадлиной чуть ниже колен, а на скрещенных ногах привычные чёрные туфли с низким каблуком. На серой блузке не было видно погон: плечи скрыты накинутым кителем с нашивкой ФББ на рукаве. Было прохладно. За окном стоял пасмурный летний день с пробирающим до костей влажным прохладным ветром. Кроме «блондинки» в помещении находились ещё двое дежурных — следящий за эфиром коротко стриженый сержант и засыпающий лейтенант с полубоксом на голове. Офицер сидел чуть в стороне от радиостанции и своего подчинённого. Сейчас у него были красные уставшие глаза. Он почёсывал свои тёмные волосы тупым концом синей шариковой ручки, зажатой в смуглых пальцах. Он верил, что такая мера поможет отбить сон. Перед лейтенантом на небольшом столе лежал раскрытый журнал с номерами входящих и исходящих сообщений. За спинами этого суточного наряда по связи, справа от женщины, в центре комнаты был собран импровизированный стол для совещаний. Его составили из небольших парт учебного класса радистов, находившегося в соседнем помещении. Поставили две в ширину и три в длину — парты заняли собой почти всё оставшееся пространство радиорубки. Запертые на замок учебные столы сохранились в хорошем состоянии — занятия с прибывающими на службу солдатами последний раз проводились ещё в прошлом десятилетии. Сама радиорубка располагалась в старом двухэтажном здании. Изначально просторное помещение было уставлено передвижными тумбами-серверами и радиостанцией. Деревянный пол был месяц назад наспех покрыт лаком и уже начал шелушиться. Серая штукатурка на кирпичных стенах была выкрашена на полтора метра от пола в зелёный цвет, а выше покрыта дешёвым белым составом. Местами краска отслаивалась. Потолок шелушился крошкой отстающей побелки. Вместе с кривыми волосяными трещинами стен он создавал атмосферу ветхости. В целом, ремонт здесь опаздывал на несколько лет. В обычном режиме аэродром «Гнезда» принимал только терпящие бедствие гражданские и военные рейсы, которым повезло дотянуть до запасной полосы. И поэтому все технические средства и новшества были сосредоточены на другом конце взлётной полосы — в диспетчерской. Центр связи просто не был рассчитан на те задачи, которые сейчас перед ним стояли. «Гнездо» не всегда было Богом забытым местом, но всегда было особенным.