Раскаты Грома

Снаружи оказалось мокро и темно. Небо не было привычно усеяно звёздами. Луна спряталась за облаками. Привыкшие к свету лампы глаза всё никак не могли перейти в «ночной» режим. Щёлкнул шершавый ролик зажигалки и дым поплыл к низу гортани.

«Сейчас бы в постель, да на ту блондиночку в купальнике», — сержант замечтался о девушке, которую увидел вблизи взлётной полосы днём. Он пытался рассмотреть позиции подчинённого ему заслона, но без толку. Сейчас дальше пяти метров от бокса ничего не разглядеть. Над травой начала появляться первая дымка тумана.

Ефрейтор рассматривал закорючки в открытом «Журнале старшего по заслону». Судя по времени написания последней проверки, сержант верил в светлое будущее, потому что его рапорт спешил на пару часов вперёд.

— Да уйди ты! — с улицы доносились тихие ругательства Седова, видимо, на приставших к нему мошек.

Сидящий за столом солдат посмотрел на оставшиеся пустые страницы журнала: «Фух, сегодня ещё не надо оформлять новый». Ефрейтор помнил, как позавчера попал в наряд, который закончился разлиновыванием вручную тысячи страниц этих отчётов, описывающих дежурство. А всё потому, что предыдущий наряд там исписал последние чистые листы в подшивках, и новый дежурный не собирался принимать пост, пока старый не подготовит ему чистый комплект для ведения записей.

— Аааай! — вскрикнули снаружи. Ефрейтор повернулся к двери: сержант стоял спиной к боксу, держась за ухо левой рукой. В правой он всё ещё держал дымящуюся сигарету. Сержант немного наклонился влево, будто пытаясь вытрясти что-то из головы.

— Чё там? — громко спросил у него ефрейтор. Сержант молчал. Из его пальцев правой руки, наконец, выпала сигарета. Упав в лужу, бычок сразу погас. Седов убрал руку от головы и выпрямился.

— Всё нормально? — крикнул ефрейтор.

Сержант медленно, немного шатаясь, повернулся лицом к боксу: глаза были широко открыты, рот как будто пытался что-то сказать — губы дёргались. На его бронежилет упали две капли крови с левого уха.

Ефрейтор вскочил со стула:

— Тебе в медпункт надо!

Седов никак не отреагировал, только перевёл взгляд на ефрейтора. Спустя минуту, пошатнувшись из стороны в сторону, сделал первый неловкий шаг к двери.

— Чё с тобой?

Сержант не отвечал. Второй, третий — шаги становились уверенными, но пока ещё короткими. Достигнув дверного проёма, Седов встал как вкопанный. Его зрачки были сужены до маленьких чёрных точек. По левой щеке, шее, шла тонкая струйка крови из уха.

— Седой! Ты чёт странный! — ефрейтор взял со стола свой автомат. Он не понимал, что ему сейчас делать. Ведь если сержант принял наркотик, то нужно помочь «раскатовцу» скрыть последствия, иначе потом будет не отмыться перед сослуживцами от статуса «суки». А если, вдруг, сержант начнёт драться, а он его в ответ вырубит прикладом, то потом долго нужно будет объяснять причину появления синяков на дежурном. Да и Седов, придя в себя, может неправильно понять.

— Рааааааргггх! — прорычал «Старший». Он резко прогнулся в коленях так, что те громко хрустнули, подал корпус немного вперёд, руки развёл в стороны, как вратарь.

— Рарррррррргггггггххххххх! — ещё громче прокричал Седов. В его широко открытом рту стала видна пена.

— Стой, где стоишь! — ефрейтор снял автомат с предохранителя. До него начало доходить, что такой сильной наркоты, скорее всего, нет и мотивы поведения в ужасающих, бешеных глазах сержанта сейчас совсем нездоровые.

— Рааааааааа! — с надрывом прокричал сержант и ринулся вперёд.

Оглушительно простучала очередь автомата. Труп рухнул на пол. Ефрейтора трясло: он убил живого человека. Он высадил половину обоймы в голову приятеля. Теперь тело Седова начиналось с остатков шеи. Стол был заляпан ошмётками плоти. Все стены окрасились в багровую крапинку. Стало слышно, как кто-то бежал в сторону бокса. В проёме показался Громов. Он остановился на пороге.

— Тов‑в‑в‑вварищ, я, я, — начал было говорить онемевшим языком солдат.

Полковник перевёл гневный взгляд с трупа на окровавленного по пояс ефрейтора:

— Ах ты, сучёныш! Да я тебя по праву военно-полевого суда здесь же прирою! — Громов уже расстёгивал кобуру на бедре.

Солдат бросил автомат и упал на свои дрожащие колени:

— Я защищался! Не! Не… Не убивайте! Я за… Я защищался! — ему было трудно говорить, на глазах появились слёзы, голос стал как не свой.

Громов наконец вырвал пистолет из лямок на бедре и направил ствол на лоб ефрейтора. Полковник был в ярости, он жадно вдыхал и выдыхал воздух:

— Говори, гадёныш, за что ты его убил?

— Я защищался! Он бешеный был!

— Я его сам видел десять минут назад, говна кусок! Кому ты заливаешь? Конец тебе, тварь!

Сзади к командиру «Раската» подбежал Кононов:

— Товарищ полковник, что происходит?

— Эта хрень сопливая моего пацана завалила! Как старший по званию, привожу директиву номер пятьдесят в исполнение! Вы — свидетель! — он снова перевёл взгляд на солдата. — Ты сделала роковую ошибку, мразь!

Щёлкнул предохранитель на пистолете, зарёванный ефрейтор истошно взвыл.