Раскаты

Кукоев, вернувшись в свой кабинет, сунул в стол приказ по части в связи с наступающим Днем строителя. Туда же отправил и списки представленных к присвоению очередных званий, к благодарностям и отпускам. Часть не ходила в стройбатах, но День строителя отмечался широким приказом, праздничным обедом и торжественным вечером, потому как имели прямое к нему отношение: три основные роты каждое лето поднимали насыпи железных и шоссейных дорог. Успеется, подумал начштаба, просмотрит и утвердит комбат списки завтра утром. И попытался припомнить, что бы могло так расстроить сегодня командира части. И чепе никаких не произошло, квартал прошел без единого пятнышка, и дивизионная проверка выдержана с честью — по крайней мере, комдив уехал вчера из батальона, не сделав, по существу, ни единого замечания. Проверка без замечаний считалась у комдива достижением наивысшим, и случалось такое столь редко, что почти не случалось…

И тут словно толкнуло Кукоева: уж не думает ли командир об отставке? Возможно, и приезд комдива связан с этим же, обычно он не выезжает в батальоны ради рядовой проверки… Тогда… тогда все это и для него, Кукоева, будет иметь решающее значение!

Начштаба ошибся. Донов думал вовсе не об отставке.

2

В подшефном колхозе «Алга» припасено было студентам работы ровно на две недели, но Люсина группа расправилась со своим участком неожиданно скоро, почти на двое суток раньше. Хотя не так уж и неожиданно: в группе были девчата и чуть ли не все деревенские. Ну, как бы там ни было, а впереди высветились целых три дня выходных.

Студенты из ближних деревень поотпрашивались по домам. Люсе тоже захотелось побывать в своем Синявине, хотя добираться ей было неблизко. Не то чтобы чересчур уж затомилась она по дому или присрочило везти что-то на зиму в город из одежки-обувки, просто всколыхнуло ее бабье лето, такое сочное нынче и звонкое.

Даже здесь, в степном районе, осень расцвела — не оторвать глаз: небо синим-сине, озими густо-зелены, сад по нагорью оврага и дальняя роща полыхают, словно тронуты радугой, всеми мыслимыми цветами. Что же тогда в нашем лесном Засурье творится?! И Люся, представляя обвальный тамошний листожар — опалит, не подходи! — прямо-таки вздрагивала от нетерпения и мысленно подгоняла автобус, и без того весело мчавшийся по гулкому и чистому в бездождье шоссе.

Но вот наконец и Киря. Невелик поселок, весь скучился вокруг древзавода — пыльного, шумного и обжористого. «У-у, паук! Почти весь рослый лес сожрал в Засурье!» Поглядывая на завод неприкрыто враждебно, Люся обошла его узкой улочкой с дощатыми зыбкими тротуарами и не стала ждать-гадать попутных лесовозов, которые вывозили лес с делянок близ Синявина, а сразу же, полубегом, к бездымному пожару, полыхавшему впереди во всю глазную ширь. Торопко прошла по ворсистым бревнам лежневки неприглядный кустарник — он, напоминая кладбище, сплошь бугрился кучками опилок, корья, обломков горбылей и приторно пах сладковатой прелью — и сошла на обочину, пошла вдоль дороги лесом. И тотчас словно бы растаяла, растворилась в лесной теплой тишине и трепетном многоцветье. Взбито волнилась под ногами палая листва, рябчато-белые стволы берез клубились бездонно, золотыми легкими облачками висели над головою насквозь прошитые негрейким солнцем кроны. Ни звука живого грубого вокруг — лес трепетно млел, расслабившись, набирая сил к недалеким уже промозглым ветрам и трескун-морозам. Показалось, что и шаги-то ее, окутанные шорохом, раздаются слишком громко и чуждо, и даже ступать она взялась сторожко и плавно, но вскоре забылась опять, зашагала вольно. Хорошо-то как! Ничего ей нет на свете милее таких вот минут полного самозабвенья, когда чисто-чисто на душе и нет в ней ничего-ничего колкого. И как жаль, что редко стали приходить минуты эти — и учеба отнимает почти все время, и возраст, видно, берет свое… Да они почему-то и не приходят на людях, им тихость нужна и покой, которые искать надо. И Люся, сколько помнит себя, часто убегала из дому на лужок за околицей, или в осинник, длинной косой подступающий через поле к деревне, а то и дальше — в белопенный березник за лесничеством. Сядет в травке аль под деревцем, откинется, опершись руками за спиной, и до-олго смотрит на облака бегучие и на деревья, что тянутся за ветром каждой веточкой своей и листочком… Многие говорят, что доведись родиться заново — все повторили бы сначала. И Люся не поменяла бы свое ни за что и ни на что.