Раскаты

Был об этом у Макарова как-то спор с Петром Демьяновым, заместителем своим, которого он уважал за добрые знания и расторопность в работе. «Труд один и тот же? — удивился тот. — Это как же понимать? Вы бы хотели платить одинаково Марусе Горшениной (была в Синявине разбитная баба, вечно распевающая песни) и Людмиле Зыкиной? А чего же: одно дело делают — песни поют». Нежданный поворот такой заколебал убеждение Макарова, но и ставить живущего рядом увальня-мужика на высоту Зыкиной, хотя бы в его древоделье, не получалось в душе никак. И Демьянов этот… Очень потянулся было Степан Макарович к новому агроному, как только приехал тот в его «Зарю», — не с кем было председателю и поговорить в Синявине вровень да по душам, — но не заладилось и с Демьяновым. Шутя будто бы и посмеиваясь всегда, во всем он перечит председателю. Ну буквально во всем, словно цель себе такую поставил — не соглашаться с Макаровым ни в чем. Вспылил Степан Макарович раза два и не стал больше заходить к Демьяновым. В работе, к счастью, размолвка не сказывалась до сих пор, впервые так столкнулись из-за распроклятого музея… Да не из-за музея вовсе, а из-за Фролана этого — божьей коровки, чудика себе на уме.

Кажется, некстати вспомнилась история, как Фролан увенчал фронтон крыши своего дома. Давно уже была завершена ажурная треугольная арка и на лицевине были набиты желтые, покрытые лаком доски в виде разбегающихся лучей, но в центре их несколько недель оставалось пустое место. Синявинцы рядили: что же там приделает Фролан? Большинство сходилось на солнце, некоторые говорили, что быть там пятиконечной звезде, библиотекарь Гришаев уверял, что Фрол Романыч должен там прибить изображение раскрытой книги, а Фролан… Он взял да прибил на пустующее место просто расколотый пополам чурбан березы. Прямо с берестой и двумя цельными сучками. И, черт его знает, вроде бы действительно заиграла, засветилась вся крыша…