Раскол

Самым ужасным был тот момент, когда последний уголек надежды потух и Эмиль осознал, что больше никогда не обнимет свою любимую, что его мечтам об их совместном будущем не суждено сбыться и жизнь навсегда повернулась к нему самой скверной своей стороной.

Он старался не возвращаться мыслями к тому, что было известно лишь немногим: она носила под сердцем ребенка, и с начала беременности прошло всего несколько месяцев. Несмотря на все попытки Эмиля забыться, в его груди с новой силой поднималась ярость. И непреодолимое желание отомстить.

С тех пор как случилась трагедия, он делал все, чтобы не терять надежды, хотя врачи никаких оптимистичных прогнозов не давали и намекали на то, что ему придется смириться с реальностью.

Но об этом не могло быть и речи – сдаваться Эмиль не намерен. С самого начала он не отходил от Бильгьи ни днем ни ночью и не выпускал ее руку из своей ладони. Надежда и гнев держали его на плаву, не оставляя места для скорби.

Эмиль бесконечно корил себя за то, что в тот роковой вечер работал допоздна. Каждый вопрос, что он ставил перед собой, начинался с одних и тех же слов: «А что, если бы…» Конечно, ему не дано было знать, смог бы он защитить Бильгью или нет. Возможно, они оба оказались бы в больничной палате без сознания и умерли бы вместе. Вероятно, так было бы даже лучше. Эмиль не представлял, как будет жить дальше без нее. И все же его не отпускала мысль – иногда даже во сне, – что, окажись он тогда рядом, все могло бы пойти иначе. Он отлично понимал, что до богатыря, способного кому-либо внушить страх, ему далеко, но, загнанный в угол, он мог оказать достойное сопротивление, а совладать с ними двоими было бы и того сложнее.

Почему же человек не может себя чувствовать в безопасности в собственном доме? Ведь они с Бильгьей никому не делали зла… И вот промозглым зимним вечером случилось непоправимое. Около шести они легко поужинали – спагетти болоньезе. За едой говорили о будущем ребенке и о том, какие изменения он привнесет в их жизнь. Бильгья была непоколебима в своем намерении не снижать в ближайшие месяцы рабочую нагрузку и твердо решила продолжить учебу осенью.

– Я полна энергии, – говорила она. – Вот когда токсикоз начнется, тогда и возьму отпуск.

Эмиль поднялся из-за стола и сказал, что ему надо вернуться на работу, чтобы завершить одно срочное дело. Он спросил, не хочет ли Бильгья присоединиться к нему? Или он ей этого не предлагал? Может, и нет. Скорее всего, он хотел, чтобы она осталась дома и отдыхала. Вообще говоря, воспоминания о том вечере были обрывочными. Бильгья сказала, что подождет Эмиля дома и скоротает время за чтением. Он не помнил, что конкретно сказал ей перед уходом, но, как оказалось, это стало их прощанием.

Когда Эмиль вернулся домой, первое, что он заметил, была кровь в прихожей. Наверняка и Бильгью он сразу увидел, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это зрелище не злая шутка его воображения. Девушка лежала на спине тут же, в прихожей, в той самой пижаме, которую надевала, когда садилась за учебу. Бильгья не шевелилась, и лужа крови вокруг ее головы повергла Эмиля в такой ужас, что он оцепенел. Он и сам не знал, сколько времени он так простоял, пока наконец не вышел из ступора и не позвонил в полицию, выхватив из кармана мобильник.

Бильгья не умерла, и в этом заключалась хорошая новость. Единственная хорошая новость.

Ее ввели в искусственную кому, и силы вытекали из нее по капле. И точно так же по капле Эмиль утрачивал волю к жизни, словно у них с Бильгьей было одно сердце на двоих и оно билось все слабее. Сначала он еще держался – даже давал интервью, чтобы с помощью прессы добиться хоть какой-то справедливости, и призывал тех, кто мог бы поделиться любой информацией, откликнуться. Дело расследовалось, и были кое-какие предположения относительно того, кто мог нести ответственность за это преступление, но, чтобы выдвинуть обвинение, доказательств оказалось недостаточно. Поэтому Эмилю не оставалось ничего иного, кроме как наблюдать за угасанием Бильгьи, даже не надеясь на то, что свершится правосудие.

Когда же она спустя два года скончалась, обретя наконец заслуженный покой, ярость стала единственным чувством, которое не позволяло Эмилю погрузиться в полную апатию. Эта ярость заполнила его сердце, не оставив там места ни для любви, ни для сострадания. Эмиль понимал, что гнев – плохой советчик тому, кто не справился с горем, но ему было уже все равно.

Эмилю так и не дали подробных разъяснений насчет того, что на самом деле произошло, хотя у полиции имелась версия, выстроенная на основе показаний криминальных осведомителей. Против человека, имя которого называли осведомители, не было никаких улик, и теория полиции состояла в том, что нападение на Бильгью было совершено по ошибке.

По ошибке.

Именно так и выразился полицейский. Получалось, что Эмиль потерял свою любимую женщину по простому стечению обстоятельств, она лишилась жизни из-за банальной превратности судьбы.