Раскол Панкеи

– Я не беснуюсь! – взревел вулкан. – Я бак заправить! – злобно пояснил он, но никому не понравилась его затея.

Панк замышлял явно нечто другое. А может, не замышлял, а действовал по наитию. Спонтанно. В состоянии аффекта.

– Дай я заправлю, – ступил на притоптанный снег Пустыня.

– Пошёл вон! – отмахнулся Везувий, отвинчивая крышку. Он двигался по инерции, не понимая, к чему приведёт вспышка ярости. – Вы все меня достали! – закричал парень. У него явно сдавали нервы. – Придурки! Уроды! – выпаливал он, поднимая бак с вонючей жидкостью.

Никто не заметил, как он облил бензином свою одежду. Вернее, заметил, но от внезапности не успел среагировать и его остановить. Выхватить зажигалку. Сбить пламя.

Везувий с бульканьем швырнул канистру на землю и поджёг кожаную шипастую куртку. И мигом вспыхнул. Огонь тут же занялся его одеждой, расползаясь по точёной фигуре панка.

– Чёрт! Чёрт! – обомлел Пустыня, видя орущий и бегающий столб огня. Среди рыжих языков забавно угадывался такой же красный ирокез и яркие татушки.

– Лови его! – крякнул вылезающий Фтор, но Пустыня даже не пытался поймать мечущуюся комету. Фтор как угорелый подбежал к приятелю, швыряя в того рыхлые брызги снега. – Срочно валите его! Сбивайте пламя! – приказывал Фтор, но и сам не осмеливался подойти ближе. Боялся, что костёр перекинется на него. Боялся заразиться его болезнью. Его безумием.

Криповая сцена с метаниями сорвиголовы продолжалась до жути долго. Тот никак не мог угомониться и затихнуть. Всё вопил и выкрикивал проклятья.

– Маньяки сраные! Каннибалы паршивые! – старался извергнуть из себя Везувий, но у него получалась только первая буква алфавита.

Испуганная Фанси только подливала масла в огонь своими криками. Фрикаделька пытался не смотреть, но странное любопытство пересиливало брезгливость. Он, морща лоб и жмурясь, выглядывал из-за буханки хлеба и тут же прятался назад. Пустыня только скулил и опускал руки.

– Ну, как? За что? – беспомощно лепетал он.

Вскоре Везувий рухнул на снег и перестал вопить. Только огонь до сих пор трещал и лакомился человеческой тушкой.

Медики различают четыре степени ожогов: первую – самую лёгкую – с покраснением кожных покровов; вторую – с образованием пузырей на коже, третью и четвёртую – с обугливанием тканей. Так вот теперь Везувий представлял из себя один сплошной ожог четвёртой степени. Как подгоревший шашлык. Огонь раздел парня до костей, и Пустыню жёстко тошнило. Везувию точно пришли кранты.

Ошарашенные и оглушённые, бродяги забрали остатки бензина, присыпали чёрные останки снежком, чтобы они не бросались в глаза случайным путникам, и забрались в фургон.

– Поехали, – сипло скомандовал Пустыня.

Собственный голос казался ему чужим, словно он просидел в пещере молча несколько месяцев, а может, и лет. Фанси продолжала повизгивать, и никто не мог прогнать кошмарную картину из памяти.

– Зачем он так? – тонко пискнула Фанси. – В этом тоже я виновата? – пикнула она.

– Нет, ты ни в чём не виновата. Никто ни в чём не виноват. Это просто несчастный случай. Очень нечастный, – повторил Помпея, прижимая голову Фанси к своей груди.

Девушка не отпрянула, но и не ощутила облегчения. Она хотела, чтобы на месте Пустыни сейчас был Помпея. Ей ужасно его не хватало.

– Как теперь жить дальше? – вслух озвучил общие сомнения Фрикаделька. – Я никохда не смоху это забыть, – потрясённо чирикнул он.

Оставалось надеяться, что мозг решит отложить это событие в кратковременной памяти, а не в долгосрочной. Сознание вроде умеет вытеснять, подавлять неприятные моменты и всё такое. Но сознание путников, кажется, этого не умело.

По неисповедимым путям Господним

«Прощай, акулья улыбка, – думал Фтор, – прощай, поедание перца чили…» Теперь он вёл проклятый фургон и пытался осмыслить утрату френда. Чёрт, да он был Фтору не то что френдом, он был ему настоящим братом! Он вспоминал, как они катались на Ниндзе, как сочиняли вместе песни и избивали грязных бомжей. Теперь Фтор сам лишился «определённого места жительства» и превратился в того, кого презирал. Он понял, что стрелялки круты только по телевизору. В реальности убивать незнакомцев совсем не клёво. Это унизительно. Стыд, как удавка, как оборзевшая тёлка, сдавливал шею. Его горло стало лункой, в которую забросили мячик для минигольфа.

– Мне очень жаль, – икнула Фанси, но Фтор ни на йоту ей не поверил.

Обычно, когда люди говорят «мне жаль», они даже лёгкого сверления в душе не испытывают. А эта, ослеплённая смертью ублюдка Помпеи, даже не заметит разницы, есть Везувий или его нет, а для Фтора целый мир остановился. Оставалось только непонятным, почему океаны не выходят из берегов и не смывают континенты. Тупые неповоротливые океаны!

Что ж, зато перед своей смертью Везувий зажёг, как Фигаро. Ушёл он, признаться честно, блистательно. Вот только здорово их с бензином облапошил. Оставшегося топлива хватит только на пару суток, а в газетах уже появились объявления о трагическом происшествии в «Карусели».

– Дрянь, – невыразительно ныл желтоголовый.