Раскол Русской Церкви в середине XVII века

Царь Алексей Михайлович решился начать построение всеправославного царства; делать это нельзя было, однако, не приведя полностью в порядок Православную Церковь, которая должна была стать оправданием, идеей и лозунгом этого царства и, одновременно, его фундаментом и связующим воедино цементом. Поэтому (а также, вероятно, из-за его личного, вполне искреннего, благочестия) устроение благополучия и благочиния Церкви стояло в первом ряду заботивших царя проблем. Об этом он писал (соблюдая приличную скромность и дипломатично не конкретизируя свои внешнеполитические цели) патр. Макарию Антиохийскому, что он (царь) должен «не о царском только пещися, но более еже есть общий мир церквам и здраву веру крепко соблюдати и хранити нам. Егда бо сия в нас в целости соблюдутся и снабдятся, тогда нам вся благая строения от Бога бывают, мир и умножение плодов и врагов одоление и прочие вещи вся добре устроятися имут»; цит. по [2, с. 122].

Когда планы царя Алексея Михайловича начали выполняться (то есть во время польского похода, или даже перед ним ([139, с. 141])), он внес в свой официальный титул слово «самодержец», а после победы 1655 г. расширил титул, называясь «Царь всея Великия, Малыя и Белыя Руси и самодержец, великий князь Литовский, Волынский и Подольский». Соответственно расширил свой титул и великий государь патриарх Никон; он стал называться «патриарх всея Великия и Малыя и Белыя Руси» [160, с. 216]. «Это была претензия на обладание всеми русскими землями, в том числе и теми, которые находились в составе соседней Речи Посполитой» [112, с. 111]. Более того, высказывалось мнение, что такое расширение царского титула отражало «новое развитие монархической власти в России, дальнейшее усиление русского абсолютизма, <…> горделивые мечты о вселенской православной империи, подчеркивание божественного происхождения власти, развитие самодержавия, отказывающегося от советов народного представительства и аристократии» [25, с. 194]. Со всем этим можно согласиться; все это в царствование Алексея Михайловича было и отразилось в обычном после удачной войны развитии титула монарха-победителя. Не точен только термин «мечты»; царь Алексей Михайлович уже не мечтал, но планировал и пытался осуществить, если не все создание такой империи, то первые в этом направлении шаги.

Приведу один факт из многих, способных подтвердить усиление в ту эпоху русского абсолютизма. «Земский собор <…> собирался при царе Михаиле не менее 10 раз, <…> при царе Алексее только 5 раз и то лишь в первые 8 лет царствования <то есть до 1653 г.>, при этом постепенно уродовался, теряя один свой орган за другим, из всесословнаго превращаясь в двухсословный и даже односословный, дворянский, наконец распался на сословные совещания сведущих людей, ни разу не был созван при царе Федоре <…>. Царь Алексей Михайлович <…> собственно и заморил земский собор» [31, с. 271]. «В боярской думе все больше растет число родственников царя – Милославских, Стрешневых, позже Нарышкиных, а также его личных советников-бюрократов» [25, с. 195].

На «заморение» земских соборов после 1653 г. можно взглянуть и по-другому: «Начиная с 1653 года, Алексей стал всячески воздерживаться от этого совещания с общественным мнением, просто потому, что не чувствовал в нем надобности» [89, с. 164]. Именно не чувствовал надобности! Почему? Думаю, что царь Алексей Михайлович столь полно был удовлетворен рекомендациями (в том числе и по вполне светским вопросам) патр. Никона, так высоко «ценил» их и столь деликатно старался не ущемить немалое самолюбие патриарха, что советы членов соборов представлялись ему с одной стороны излишними, а с другой – способными обидеть «собинного» друга. Вероятно, и сам патр. Никон смотрел свысока на эти соборы и их участников, не скрывал от своего царственного друга своего мнения о них и считал свои советы вполне для него достаточными.