Раскол Русской Церкви в середине XVII века

Это свидетельствуют сотни мемуаристов и авторов дневников – участников многочисленных русско-турецких войн. Например, в июле 1877 г. при постройке дороги к Шипке «болгары и выходили на работу и работали очень неохотно; за рабочими требовался бдительный надзор, и все-таки они и днем и ночью убегали с работы целыми партиями, иногда в 100 и более человек. <…> 30 и 31 июля и 1 августа у меня не оставалось ни одного рабочего; все они куда-то исчезли. <…> Из болгарских дружин усилились побеги» [51, с. 113, 117]. 12.07.1877 мемуарист отметил: «Хозяин, зажиточный румын, у которого показана была для штаба квартира всем вместе, не хотел нас пускать. Каковы наши союзники! Говорят, что когда собирались войска на Дунае, то часто видели, как неизвестная рука поджигала в поле на левом берегу костры, служившие, по всей вероятности, сигналами для турок. <…14.07:> Мы, кажется, были в полном заблуждении на счет средств Болгарии. <…> Все думали, что это край бедный, разоренный, не могущий дать никаких средств для существования армии; а между тем везде видны многочисленные стада, а на дворах прошлогодние запасы сена; в России редко в каких местностях можно найти такое обилие первых для жизни потребностей, да и народ вовсе не смотрит угнетенным; напротив, довольно бойкий и смышленый. <…> К нам расположения не выказывает. Все это подметили и наши солдатики» [118, с. 230, 232]. Это отмечали русские офицеры, а вот что сообщал в письмах на родину иеромонах русского военно-походного госпиталя: в Александрии – румынском «красивом городке, под именем “наших верных союзников”, гнездятся две партии: одна на словах стоит за русских и громко расхваливает наших солдат, находя их более развитыми и дисциплинированными, чем турок. Другая партия, хотя и не так громко, но твердит противное, ставя турок выше русских. Но еслибы заглянуть к ним в душу, то вы увидели бы, что у членов той и другой партии одинаково гнездится ненависть к русским… Всякая наша неудача составляет для них праздник. <…> Вы спрашиваете, почему это наш госпиталь помещен в нездоровой, болотистой местности? Но это место выбрано и дано нам румынами. <…> В болгарския же уцелевшия деревни лучше и не заглядывать: братушки наши совсем не гостеприимны. Никакой нужды они не испытывают, а спросите у них чего-нибудь – один отказ: “нету, братушек!…”. Если же вы уличите его во лжи и настоятельно потребуете чего-нибудь, тогда услышите самую баснословную цену. Но есть надо, и…платишь. <…> По тырновской дороге на Габрово осталось немало турецких селений. В одном из них я обратился к туркам, прося продать зерна для моей лошади. И что же! не только ни малейшаго отказа я не встретил, но все желаемое получил на половину дешевле, чем в болгарских селах… Горько, да ничего тут не поделаешь! <…> От солдата до генерала вы только и слышите, что не стоят братушки понесенных трудов и пролитой крови наших воинов. <…> В лавках и на базарах баснословная дороговизна, но только для русских: те же самые продукты покупает болгарин по ценам, низким до баснословности. <…> Не думайте, однако, чтобы эта алчность болгар была вызвана их бедностью: напротив, это очень состоятельный народ. <…> За все нужно платить золотом» [285, с. 914–922]. Следует отметить, что румыны и болгары знали, что русский иеромонах служит в госпитале и покупает продукты не для себя, а для больных и раненых русских солдат.

Вот замечательный пример «помощи» православных союзников русским войскам в 1915 г., описанный мемуаристом – казачьим офицером, сердечно печалившимся о тяготах казачьих лощадей: «В Румынии у нас были недоразумения с фуражом. Вагоны приходили исправно, пломбы целы, а внутри вагонов ничего нет. Румыны проламывали дно вагонов и крали овес и сено. Командующий армией генерал Лечицкий несколько раз предупреждал железнодорожное начальство и грозил наказанием, но кражи продолжались. Тогда Лечицкий вызвал к себе главного железнодорожного начальника и велел его выпороть, а он оказался чиновником в генеральском чине. Скандал.» [177, с. 147]. Подобных наблюдений русских офицеров – множество. Замечали это и иностранцы: «В этой деревушке была церковь, – пишет фон-Пфейль. – Стало быть, был там и священник. Жилищем ему служила жалкая избушка с одной комнатой, содержимой, впрочем, в большой чистоте. <…> Присоединившийся к фон-Пфейлю <русский> офицер-попутчик третировал беднаго священника, как своего лакея: он должен был носить воду, исполнять некоторыя черныя работы на постояльцев, даже снимал с них сапоги. Немудрено, что болгары, как заметил наблюдательный немец, не долюбливали русских и смотрели на них хмуро» [326, с. 291].