Будет, вероятно, кстати сказать о нем еще несколько слов: он «иногда тайно “навещал” девиц дворянских фамилий» [351, с. 13], и имел «многочисленных внебрачных потомков» [93, с. 205]. «У него было <…> не поддающееся точному подсчету количество бастардов (незаконнорожденных детей), которых он считал своими и которых устроил на воспитание в семьи служилых людей и обеспечил материально» [174, с. 85]. Он имел детей вне законного брака – то есть солгал Богу, обещав Ему в чине крещения не прелюбодействовать (и осознав это свое обещание, повзрослев), а в чине венчания быть верным супругом до конца своих дней (прошу прощения за неуместное, возможно, морализаторство); к лжи царь Алексей Михайлович относился очень легко; примеры его лживости имеются и в предлежащей читателю книге. Ложью проникнута и на лжи основана и его богослужебная реформа (см. с. 173). Один из его «многочисленных внебрачных потомков» известен исследователям; это боярин И. А. Мусин-Пушкин – сын царя и жены боярина А. Мусина-Пушкина Ирины. Имп. «Петр к нему благоволил, почитая за сводного брата» [175, с. 21], и доверяя важные государственные должности. (К. Валишевский ошибся, назвав сына царя Платоном Ивановичем ([89, с. 452]), вероятно, спутав сына с внуком). Я не знаю чего-либо подобного в жизни прежних русских государей.
Начало реформы
Фундаментальной для всей политики царя Алексея Михайловича и роковой для всей русской истории была его мысль, что невозможно устроение порядка и благочиния Церкви без введения (и если потребуется – принудительного) полного единообразия в обрядах. При этом царь представлял себе это единообразие, как введение везде, и в первую очередь в Великороссии, греческих обрядов, порядков и богослужебных текстов, так как именно греческое духовенство – всеправославных учителей и наставников – нужно было привлечь к единству в первую очередь. Противники же царя – ревнители престижа и охранения русских обрядов и порядков – мыслили о порядке и единстве приблизительно так же, но считали, наоборот, что греки, исказившие веру и обряды и подпавшие за это турецкому рабству, должны учиться у москвичей, сохранивших, как свет всему мiру, чистое и неискаженное православие, и, благодаря этому, свободу и государственность. Выражая точку зрения правительства, Чудовский инок Евфимий, ученик и сотрудник Епифания Славинецкого, писал, что русские должны быть «согласны во всем и купночинны» с греческой Церковью, и тогда «святейшие патриархи подадут вящщее благословение и молитву о благосостоянии всероссийскаго царствия, и народы вси окружнии, сущие православия восточнаго, Богу возблагодарят и царскому величеству приклонятся»; цит. по [2, c.124]. Ясно, что в этом внутри-русском конфликте все греческие иерархи были стороной заинтересованной, и заинтересованной именно в осуществлении царской программы (при этом из подозреваемых в ереси нищих попрошаек – полу-изгнанников они легко и быстро превращались в очень нужных, уважаемых, влиятельных и щедро оплачиваемых учителей), и, поэтому, не могли смотреть на дело непредвзято, и не должны были быть арбитрами. Но – царской волей – стали.