Раскол Русской Церкви в середине XVII века

Характер Никона его апологет описывает так: «Глубокая молитвенность, большой жизненный опыт, многолетний аскетический подвиг в самых суровых условиях, цельность души в ее стремлении к Богу, отрешенность от земных страстей, порождающая спокойную внутреннюю независимость, поразительная прямота и честность (Никон никогда не умел хитрить). <…> Живой ум, бодрость духа, очень большая начитанность, прекрасное знание Священного Писания, умение вести беседу (даже с царем!) непринужденно, без робости и в то же время с должным почтением» [230, с. 160]. Это верно, кроме: 1) «отрешенности от земных страстей», из которых властолюбие и безжалостность, конечно, в характере Никона были, и были в весьма высокой степени; 2) «должного почтения», которое Никон являл только в отношении вышестоящих, то есть царя и патриархов; всех прочих, как говорится, «в грош не ставил».

В Москве он сразу так понравился впечатлительному и эмоциональному молодому царю (с которым его познакомил Вонифатьев), что тот оставил его при себе, дав исключительно почетную должность архимандрита Ново-Спасского монастыря – родового монастыря-усыпальницы Романовых – предков царя. Кроме симпатии, царь чтил Никона и как послушника, постриженника, ученика, соподвижника, сомолитвенника и сотрудника прп. Елеазара Анзерского, о котором ему рассказывал его отец – царь Михаил Федорович – что по молитвам преподобного родился он сам – царевич Алексей. Вероятно, используя такую выгодную ситуацию, Никон скрыл от молодого царя свою ссору с Елеазаром (если она – не выдумка, а факт) и неоднократно демонстрировал ему свое покровительство Анзеру (см. с. 125), как бы в память о прп. Он стал самым близким к царю, наряду с духовником Стефаном, духовным лицом, виделся с царем почти ежедневно, по пятницам служил в дворцовой церкви, протежировал ищущих царской милости и стяжал популярность при дворе и среди духовенства, украсив Ново-Спасский монастырь и заведя в нем более строгие порядки. «Став архимандритом, Никон принялся заново перестраивать Новоспасский монастырь. Это был первый опыт будущего Патриарха в строительном искусстве и, надо сказать, весьма удачный. Никон выстроил на месте обветшавшей церкви новый величественный храм, <и т. д.>» [230, № 23, с. 161]. Царь даже поручил ему ведение своей личной канцелярии по вопросам благотворительности и челобитных; он докладывал царю об их недельном поступлении после ежепятничных богослужений, то есть без волокиты. Он подружился со Стефаном, Нероновым, Ртищевым и другими сторонниками обновления и исправления русских церковных порядков; единственный среди них монах, он явно для всех был на пути к высшим иерархическим должностям, для достижения которых было необходимо, по русской традиции, монашество. 9 марта 1649 г. он стал митрополитом Великого Новгорода, вероятно, самым молодым за всю его историю; несомненно, не потому, что царь хотел отдалить его от себя, но потому, что он, как помощник, нужен был царю на вершине иерархической лестницы – на патриаршей кафедре – а последней ступенью этой лестницы должна была стать (как не раз в русской истории бывало до и после Никона) кафедра Новгородская.

«Поставление Никона в митрополиты было не совсем обычным. Дело в том, что новгородская кафедра не была свободной. Прежний новгородский владыка Афоний был еще жив, хотя и “обаче престарел и беспамятством объят бысть”. Однако старость не могла быть причиной отставки архиерея. Согласно традиции, епископы занимали свои кафедры пожизненно. <Афоний прожил еще 3 года. …> Удаление Афония на покой не слишком-то напоминает добровольную отставку. <…По просьбе, вероятно, царя, иерусалимский патр. Паисий> в мае 1649 г. представил грамоту, которая подтверждала правомерность смещения Афония <этим помогая царю и облегчая и ускоряя будущее восхождение Никона на патриарший трон>» [139, с. 87]. Вероятно, в такой «грамоте» была нужда из-за того, что кто-то считал неправильное занятие Никоном Новгородской кафедры недопустимым.