Расколотое "Я"

Для того чтобы понять природу перехода от душевного здоровья к болезни, когда пунктом отправления является определенная форма шизоидного экзистенциального положения, описанного на предыдущих страницах, необходимо рассмотреть психотические возможности, возникающие из этого определенного экзистенциального контекста. Мы утверждали, что при таком положении «я» для того, чтобы развить и удержать свою индивидуальность и автономию, и для того, чтобы оказаться в безопасности от постоянных угроз со стороны мира, отрезает себя от прямой связи с другими и предпринимает попытку стать своим собственным объектом, в сущности, стать связанным непосредственно только с самим собой. Его кардинальными функциями становятся фантазия и наблюдение.

Постольку, поскольку это происходит успешно, одно непременное последствие заключается в том, что у «я» возникают трудности с поддержанием любого sentiment da reel по той самой причине, что оно не устанавливает «связи» с реальностью, оно никогда по-настоящему не «встречается» с реальностью. Как выражает это Минковский, существует потеря «витального контакта» с миром. Вместо этого взаимоотношения с другими и с миром, как мы видели, передаются системе ложного «я», чье восприятие, чувства, мысли и действия обладают сравнительно низким «коэффициентом» реальности.

Индивидуум при таком положении может казаться сравнительно нормальным, но он устанавливает внешнее подобие нормальности все более и более ненормальными и отчаянными средствами. Его «я» занимается фантазиями в частном мире «ментальных» вещей, то есть своих собственных объектов, и наблюдает за ложным «я», которое в одиночку занимается жизнью в «разделяемом с другими миром». Поскольку прямое общение с другими в этом реальном, разделяемом мире переключено на систему ложного «я», только через эту среду может общаться «я» с внешним, разделяемым миром. Отсюда проистекает то, что вначале задумывалось как охрана или барьер для предотвращения разрушительного удара по «я», но может стать стенами тюрьмы, из которой «я» не может убежать.

Таким образом, защита от мира неудачна даже в своих первичных функциях: предотвращение преследовательских ударов (разрывания) и сохранение «я» в живых путем избегания схватывания и манипулирования им как вещью другим. Тревога прокрадывается назад еще сильнее, чем когда бы то ни было. Нереальность восприятия и ложность целей системы ложного «я» распространяются на ощущение мертвенности разделяемого с другими мира как целого, на тело, фактически на все сущее, и проникает даже в истинное «я». Все становится слитым с небытием. Само внутреннее я становится полностью нереальным или «сфантазированным», расщепленным и мертвым, и оно уже не способно поддержать то непрочное ощущение собственной индивидуальности, с которого оно начало. Это чувство усиливается из-за использования тех самых возможностей, что являются самыми угрожающими в качестве средств защиты, например избегание отождествления для сохранения индивидуальности (поскольку, как мы указывали выше, индивидуальность достигается и поддерживается двумерно, она требует признания самое себя как другими, так и простого признания собой) или обдуманное культивирование состояния смерти-в-жизни как защиты от жизненных мучений.

Усилия, предпринимаемые с целью как дальнейшего ухода «я», так и возвращения «я», начинают складываться в одном и том же направлении психоза. С одной стороны, шизоидный индивидуум может отчаянно попытаться быть самим собой, вновь обрести и сберечь свое бытие. Однако очень трудно отделить желание быть от желания не быть, поскольку все делаемое шизоидной личностью по своей природе запутанно и двусмысленно. Можно ли сказать однозначно о Питере, стремился ли он разрушить себя или все-таки себя сохранить? Ответа нельзя получить, если мы думаем о составляющих ситуации «или-или» как взаимоисключающих. Защита Питера от жизни в большой мере была созданием некоей формы смерти внутри жизни, которая, как казалось, предоставляла внутри себя некоторое освобождение от тревоги, по крайней мере на время. Для того чтобы выжить, ему приходилось прикидываться мертвым. Питер мог либо «быть самим собой», когда он анонимен или инкогнито, то есть когда он неизвестен другим, либо мог позволить себе быть известным для других, если не являлся самим собой. Такую двусмысленность нельзя поддерживать неограниченно долго, поскольку ощущение индивидуальности требует существования другого, которому человек известен, и сочетание признания человека этой другой личностью с самопризнанием. Невозможно неограниченно долго сохранять душевное здоровье, если пытаться стать человеком, разобщенным со всеми остальными и отцепленным даже от большой части собственного бытия.