Расколотое "Я"

Явно нормальные и успешные попытки приспособления и адаптация индивидуума к обычной жизни начинают восприниматься его истинным «я» как все более и более позорное и (или) смехотворное притворство. Pari passu его «я», при собственных сфантазированных взаимоотношениях, стало все более и более улетучивающимся, свободным от случайностей и необходимостей, обременяющих его как объект среди других в этом мире, где, как оно знает, оно вверит себя бытию в данное время и в данном месте, будет подвержено жизни и смерти и внедрено в данную плоть и данные кости. Если «я», вот так улетучившееся в фантазию, теперь охватывает желание убежать из своей заколоченнос-ти, прекратить притворяться, стать честным, открыться, показаться и позволить себе быть узнанным без двусмысленностей, можно стать свидетелем начала острого психоза.

Подобная личность, хотя и здоровая снаружи, постепенно становится больной внутри. Случаи такого рода могут представлять собой при поверхностном осмотре трудную задачу, поскольку, обозревая «объективную» историю, можно не найти объяснимых сокрушительных стрессов или, даже при ретроспективном взгляде, хоть каких-то очевидных указаний на то, что такой ход событий угрожал человеку. Только когда удается выведать у самого индивидуума историю его «я», а не т о, чем обычно является при таких обстоятельствах психиатрическая история, историю системы ложного «я», его психоз становится понятен.

Ниже приведены два описания совершенно обыденных, знакомых каждому психиатру психозов, начавшихся «ни с того ни с сего», данные «снаружи». С такой точки зрения они должны остаться трудными для понимания.

Молодой человек двадцати двух лет считался родителями и друзьями совершенно «нормальным». Будучи в отпуске у моря, он отправился в море на лодке. Его подобрали несколько часов спустя, дрейфующего далеко от берега. Он оказал сопротивление спасателям, говоря, что потерял Бога и отправился в океан Его искать. Этот инцидент обозначил начало явного психоза, потребовавшего госпитализации на несколько месяцев.

Мужчина пятидесяти с небольшим лет, не имевший прежде никаких проблем с «нервами», по крайней мере насколько знала жена, и казавшийся ей, до начала тяжелого психоза, абсолютно «обычным», жарким летним днем отправился с женой и детьми на пикник на берег реки. После еды он полностью разделся, хотя поблизости находились другие отдыхающие, и вошел в воду. Это, вероятно, было не более чем необычно. Зайдя в реку по пояс, он окатился водой. Теперь он отказывался выходить, говоря, что крестил себя водой от своих грехов, которые заключались в том, что он никогда не любил жену и детей, и что он не оставит воду, пока не очистится. В конце концов его вытащила из реки полиция и поместила в психбольницу.

В обоих этих случаях — ив других, описанных повсюду, — душевное здоровье, то есть внешне «нормальный» облик, одежда, моторное и вербальное поведение (все наблюдаемое) поддерживались системой ложного «я», в то время как «я» становилось все более и более вовлеченным не в мир, каков он есть, а в мир, каким его видит «я».

Совершенно уверен, что огромное количество «лечений» психотиков заканчивается тем, что пациент решает, по той или иной причине, еще раз сыграть в здорового.

Далеко не необычно для деперсонализированных пациентов, будь то шизофреники или нет, говорить об убийстве их «я», а также о потере или краже их «я».

Подобные заявления обычно называют маниями, но если это мании, то это мании, содержащие экзистенциальную истину. Их нужно понимать как заявления, которые буквально верны в компетенции индивидуума, который их делает.

Шизофреник, говорящий, что он совершил самоубийство, может быть абсолютно ясен в том отношении, что он не перерезал себе горло и не бросился в канал, и он может ожидать, что это в равной степени ясно личности, к которой он обращается, иначе этот человек будет выглядеть дураком. Фактически он делает множество таких заявлений, которые могут быть нарочно задуманы как ловушки для тех, кого он считает идиотами, и целого стада непонимающих. Для подобного пациента, вероятно, было бы совершенно нелогично пытаться убить свое «я», перерезав горло, поскольку его «я» и его горло имеют лишь незначительную и отдаленную связь друг с другом — достаточно отдаленную, чтобы случившееся с одним имело хоть какое-то отношение к другому. То есть его «я» фактически невоплощено. Вероятно, «я» понимается как бессмертное или сделанное из почти неуничтожаемой нетелесной субстанции. Он может называть его «жизненной субстанцией» или своей «душой» или даже давать ему свое собственное имя и ощущать, что у него могут его украсть. Это одна из идей, центральных для знаменитого психоза Шребера.