Расколотое "Я"

В данной точке у нее нет подлинной автономии. Здесь можно увидеть весьма отчетливо, как у шизофреника чувство вины встает на пути к становлению самим собой. Простой акт достижения автономии и отделенности является для него актом, приписывающим ему нечто, что ему должным образом не принадлежит, — акт Прометеева высокомерия. В самом деле, мы помним, что наказание Прометея заключалось в том, что его внутренности клевал орел («Мне хотелось вырвать у себя желудок за то, что я так голодна»), тогда как он был прикован к скале. В одной из версий мифа Прометей при этом отчасти теряет свою отдельную индивидуальность и сливается со скалой, к которой прикован. Не предпринимая попытки полного истолкования мифа, кажется, что скала и орел могут рассматриваться как два аспекта матери, к которой он прикован (скала — «гранитная грудь отчаяния») и которой он поедается (орел). Пожирающий орел и внутренности, восстанавливающиеся лишь для того, чтобы вновь быть выклеванными, вместе представляют собой кошмарную инверсию нормального цикла питания.

Для шизофреника то, что он вспоминает кого-то, кто ему нравится, равнозначно тому, что он напоминает этого человека: быть похожим на некую личность равнозначно быть таким же, как этот человек, а следовательно, потерять индивидуальность. Поэтому ненавидеть и быть ненавидимым, по ощущениям, угрожает потерей индивидуальности меньше, чем любить и быть любимым.

Мы постулировали, что основополагающий раскол в шизоидной личности представляет собой расщепление, отделяющее «я» от тела: «я»/(тело-мир)

Подобное разделение рассекает собственное бытие индивидуума надвое таким образом, что ощущения «Я» развоплощается, а тело становится центром системы ложного «я».

Полнота переживания разделена по линии раскола внутри бытия индивидуума «я»/тело.

Когда это является первичным расщеплением или когда оно существует наряду с дополнительным вертикальным расколом «я»/тело/мир, тело занимает особенно двусмысленное положение.

Два основных сегмента переживания можно выразить так:

здесь там

В дальнейшем они нормальным образом видоизменяются в:

внутри (Я)

снаружи (не-Я)

Шизоидное расщепление разрушает нормальное ощущение «я», развоплощая ощущение «Я». Таким образом, заронено зерно постоянного схождения, слияния или путаницы на границе между «здесь» и «там», «внутри» и «снаружи», поскольку тело не твердо ощущается как «Я» в противоположность «не-Я».

Только тогда, когда тело может быть таким образом отделено от других, все проблемы, затрагивающие связность/отделенность между отдельными целостными личностями можно начать разрабатывать обычным способом. Такому «Я» не нужно столь отчаянно оставаться закупоренным в своей защитной трансцендентности. Личность может походить на кого-то, не будучи этой другой личностью; чувства можно разделять, не смешивая и не сливая их с чувствами другого. Подобное разделение чувств может начаться лишь благодаря установлению четкого различия между «здесь-Я» и «там-не-Я». На данной стадии для шизофреника крайне важно подвергнуть проверке все тонкости и детали, лежащие на границе между «внутри» и «снаружи», и все, затрагивающее выражение и раскрытие того, что поистине принадлежит реальному «я». Таким путем «я» становится подлинно воплощенным «я».

«Первый раз, когда я заплакала, вы совершили ужасную ошибку — вытерли мне слезы платком. Вы и понятия не имели, как мне хотелось ощущать льющиеся по лицу слезы. На худой конец у меня были некоторые чувства, находившиеся снаружи. Если бы вы только смогли слизать слезы языком, я была бы совершенно счастлива. Тогда бы вы разделили мои чувства».

Джоан ссыпается множество раз на становление мертвой и желание быть мертвой. Пациент, говорит она, «действительно хочет быть мертвым и спрятанным там, где ничто не сможет его коснуться и вытащить оттуда».

Мы ссылались на желание быть мертвым, на желание к небытию как, вероятно, на самое опасное желание, которое можно проследить. У шизофреника два главных мотива складываются в одну силу, действующую в направлении состояния смерти-в-жизни. Прежде всего, существует первичное чувство вины из-за неимения права на жизнь, и следовательно, в основном только на мертвую жизнь. Во-вторых, это, возможно, самая крайняя защитная позиция, которую можно принять. Человек уже не боится быть раздавленным, поглощенным и сокрушенным реальностью и жизненностью (неважно, возникают ли они в других людях, во «внутренних» чувствах или эмоциях и т. п.), поскольку он уже мертв. Будучи мертвым, человек не может умереть и не может убить. Тревоги, сопутствующие фантастическому всесилию шизофреника, подтачиваются жизнью в условиях фантастического бессилия.

Джоан, поскольку она не могла быть не кем иным, как тем, чего хотели родители, и поскольку они хотели, чтобы она была мальчиком, могла быть лишь — ничем.