Расколотое небо

Не ускользнули от нее и кое-какие детали. Все чаще ловила она взгляды, которыми обменивались Эрмиш и Рольф Метернагель, насмешливые взгляды, — их Метернагель, словно зонды, посылал в неизвестные ему слои атмосферы. Вначале Эрмиш явно давал ему отпор, но чем дальше, тем больше терялся и отвечал скорее вопросительно. В эти дни обнаружилось, для многих неожиданно, что Гюнтер Эрмиш был хорошим бригадиром в хорошие дни, при высоких показателях и высоких заработках; среди шумихи радиопередач и всеобщих восторженных кликов он казался созданным для почетного места на первомайской трибуне. Но для плохих времен его твердости и убежденности не хватило.

— Чего ты на меня таращишься? — злился он на Метернагеля. — Что ты нашел во мне?

— Да вот нашел кое-что, — отвечал Рольф. — Тебе тоже не вредно при случае взглянуть на себя.

Ничто, в сущности, не могло помочь Эрмишу — рядом с ним набирал силы опасный соперник, Рольф Метернагель.

Члены бригады теперь чаще подходили к нему, потому что он сохранял спокойствие, всем своим видом показывая, что все заранее предвидел и ничего особенного, в сущности, не произошло. Все и, конечно же, прошедший огонь и воду Эрмиш, чувствовали предстоящий перелом в настроении бригад. Эрмиш пытался втихую подготовиться, чтобы не плестись потом в хвосте. Только бы знать, за что ухватиться!

А Метернагель молчал.

Зато в семье Герфуртов вдруг оживленно заговорили. Именно это обстоятельство и укрепило Риту в ее уверенности. Господин Герфурт далеко не так бодро, как прежде, разворачивал свою белоснежную салфетку и уж вовсе не в состоянии был смести ею со стола все досадные события дня. Неполадки на заводе оказали свое разрушительное действие на вечерние трапезы Семьи Герфуртов.

Вначале, когда еще шло расследование по поводу бегства старого директора, у господина Герфурта возникли кое-какие опасения: ведь некоторые документы — наряды на сырье и прочее — подписывал и он.

— Нельзя же, в конце концов, все проверять. Хотел бы я видеть человека, который не подпишет документ, если того требует директор.

Отделавшись общими замечаниями и точно отмеренной дозой самокритики, он почти успокоился:

— Ничего особенного. Где они вдруг раздобудут коммерческого директора, да еще знающего толк в деле?

Но вскоре им овладела более глубокая, более постоянная тревога. Она находила свое выражение в кратких отзывах о новом директоре. Критиковать его господин Герфурт не осмеливался. Тот был ему непонятен и внушал беспокойство.

— Совсем еще молодой человек, — говорил он, — со свежими знаниями, со здоровым честолюбием. Ничего плохого. Рим тоже не в один день строился.

В другой раз он сказал:

— Ну ладно! Ярко выраженный организаторский талант. Но пусть-ка попробует претворить свои планы в жизнь на нашем заводе, с нашими людьми… Жаль, что такой способный юноша не успеет у нас остепениться. Пропадет, того и гляди, ни за грош…

Как ни странно, но наиболее верно реагировала на волновавшие всех события фрау Герфурт. Она меньше всех разбиралась в происходящем, и завод даже со стороны не видела с тех пор, как он стал народным предприятием. Но она хорошо знала своего мужа, она внимательно наблюдала за девушкой, на которой собирался жениться ее сын, видела — правда, мимолетно — лицо этого честолюбивого, решительного Вендланда, которого навязали ее мужу в начальники. Этого было достаточно. Ненависть обострила ее зрение.

Все, происходившее за последнее десятилетие вне четырех стен ее дома, было ей до сих пор в тягость, ибо требовало от нее известного умения приспособиться. К тому же все это казалось ей глупым и смешным и, уж во всяком случае, недолговечным. Неожиданно произошло именно то, чего она всегда желала: существование этих докучных новшеств стояло под угрозой, — правда, частично, но ведь начинается всегда с части. И теперь она наблюдала, какие усилия прилагают люди, чтобы отвести эту угрозу. Ясно, что заставить так работать невозможно. Нет, такое усердие можно проявить лишь добровольно, когда чувствуешь, что тебе лично грозит тяжелая, невозместимая потеря.

Стало быть, за эти годы там, вне ее четырех стен, произошло нечто серьезное. Стало быть, этим фанатикам удалось заразить своим безумием и других. Стало быть, из этого следует сделать какие-то выводы.

Вот почему именно теперь, впервые за много лет, фрау Герфурт написала своей сестре, вдове почтового чиновника, проживающей в Западном Берлине.

12

В гуще событий Рита незаметно для себя перестала быть новичком. Теперь она хорошо знала, каким трамваем ехать утром, чтобы встретить знакомых, а вечером возвращалась домой с Рольфом Метернагелем — им было по пути. Они успевали обменяться несколькими словами и о работе, и о предстоящем воскресенье и расходились всегда на одном и том же углу, где на сиреневом кусте за время их знакомства набухли почки, расцвели и уже увядали темно-фиолетовые цветы. Но вот в один из первых июньских дней, неожиданно для себя самой, Рита спросила:

— Долго вы собираетесь смотреть на все это со стороны, господин Метернагель?