Расколотое небо

О дальнейших событиях он не проронил ни слова, но Рита почувствовала, что вторичное разжалование — то самое, о котором шла речь за ужином у Герфургов, — задело его больнее, чем первое. Ведь на этот раз он спасовал на таком посту, который был словно для него создан. На этот раз ему не было прощения. На его участке выплачивали по нарядам за работы, уже давным-давно не производившиеся. Он, как желторотый юнец, как новичок, позволил себя одурачить людям, с которыми он и теперь работал вместе и которым прежде так доверял. А кто докажет, что они умышленно подсовывали ему неверные процентовки? За ошибки бригадиров отвечает мастер. Так неужели же он станет помогать тем самым бригадирам, тем своим коллегам, которые до сих пор за глаза называют его «мастер» и посмеиваются над ним?

Он пригласил Риту зайти к нему, попросил жену угостить ее чашкой кофе, а когда жена незаметно вышла, вытащил из-под приемника большую тетрадь в черной клеенчатой обложке. Он открыл первую страницу. Рита прочла: «Размышления у рабочего места».

— Здесь, — сказал он с удовлетворением и постучал по твердой обложке, — здесь все написано.

Не зря же в последние дни он буквально облазил весь завод, теперь никому не удастся втереть ему очки.

— Эрмиш кое-что подозревает и ходит вокруг меня, как кот вокруг сметаны. Но я пока еще не открыл своей тетради. Если я чему и научился за эти двенадцать лет, так это ждать. Ничего нет глупее неуместного геройства. А Вендланд — я его хорошо знаю — он всех расшевелит, всех взбаламутит и перевернет вверх дном весь завод, можешь быть спокойна. Со временем дойдет и до нашей бригады, этого я только и жду.

Рита многое бы дала, чтобы хоть разок заглянуть в эту таинственную тетрадь, но Метернагель уже сунул ее под приемник.

Дома, в деревне, все было очень просто, понятно, с детства знакомо. Какой-то налет от библейских слов последнего дня творения: «И вот хорошо весьма» — лежал еще на окружающей природе, на близких ей людях. Если существует девственность души, то некогда Рита обладала ею, ныне же утеряла навсегда. Зеркало, которое отражало окружающий ее мир, было затуманено холодным дыханием.

Стало быть, такого человека, как Метернагель, вначале просто-напросто перегружают труднейшими обязанностями, а затем бросают на произвол судьбы? Его обманывают — трудно поверить — те самые люди, с которыми она ежедневно сидит за одним столом! И к тому же еще смеются над ним? Неужели она примирится с такой несправедливостью, как, по-видимому, примирился он сам?

Рита чувствовала, что лишь теперь перешагнула через порог возмужания и вступает в ту сферу, в которой о человеке судят только по его делам, а отнюдь не по добрым намерениям и даже не по усилиям, если они оказались бесплодными.

О заводском собрании, наконец-то созванном, предварительных разговоров в бригадах почти не было, но против обыкновения пришли все. Разместились в самом большом цеху среди недоделанных вагонов на сколоченных наспех скамьях. Густой чад от металла, масел и пота, смешанный с табачным дымом, поднимался к потолку; оттуда сквозь грязные стекла сочился слабый свет пасмурного дня. Где-то далеко впереди еле различимым огоньком горел узкий красный транспарант, но ни один человек и не пытался разобрать, что на нем написано.

— Товарищи! — крикнул кто-то в микрофон, и сразу смолкли кругом разговоры о покраске палисадника, о сбережениях на отпуск.

Выяснилось, что многочисленные комиссии худо-бедно составили доклад. Его-то и зачитал секретарь парторганизации — приземистый, седоголовый человек. Доклад был краток, он точно отмерял долю вины каждого. Ничего не возразишь! Разочарованы были лишь те, кто ждал сенсаций. Приходилось только удивляться, что такие мелочи могли повлечь за собой столь сокрушительные последствия.

К микрофону вызвали Эрнста Вендланда. Раздались жидкие аплодисменты. Рита подумала: «Вырос он, что ли, с того дня, как я видела его в пивной?»

Директор охрип. За последние месяцы он мало спал, стоя выпивал по утрам кофе. «Не хотелось бы мне оказаться в его шкуре», — сказал кто-то за Ритиной спиной, но звучало это уже без той горечи, с какой прежде говорили о начальстве.

Эрнст Вендланд не был оратором, да оратор, кстати говоря, был бы здесь совсем неуместен. Он скупо, по-деловому рассказал о положении на заводе: отставание плана на столько-то процентов, нехватка сырья, нехватка материалов и главное — нехватка рабочих рук. Он назвал цифры: стольких-то слесарей, плотников, сварщиков не хватает на их заводе, стольких-то — во всем районе.

— Никто не поможет нам, — сказал он. — А на сверхурочных мы уже достаточно поработали. Единственный выход: каждый выполняет свою норму, но на совесть.

Момент для собрания был выбран удачно, тон взят верный. За последние месяцы каждый успел выговорить свою злость, и теперь возникла потребность заполнить пустоту, образовавшуюся в душе. Легковесные обещания рабочие отвергли бы, а продуманные предложения выслушали охотно. Да что тут зря разговаривать!