Расколотое небо

Мангольд пожал плечами. Снисходительность, терпение? У кого сейчас есть на это время? В его тоне почувствовалась горечь.

— Вполне возможно, — сказал Шварценбах. — Но я часто думаю: что сталось бы без этого в нынешней Германии со мной?.. Сколько было вам лет, когда кончилась война?

— Восемнадцать, — с запинкой произнес Мангольд, словно раскрывая сокровенную тайну.

Они еще долго сидели все вместе. О наказаниях больше и речи не было. Мангольд помалкивал. Он был обидчив, и поражение далось ему не легко. Но Шварценбах умудрился так повести дело, что никто не глядел на него со злорадством. Даже Рита впервые думала о нем без отвращения.

— Ему, наверно, пришлось пережить много тяжелого, вот он больше и не верит в людей, — сказала она вечером Манфреду.

— А ты? — спросил Манфред. — Ты веришь в… людей? Сейчас я тебе кое-что расскажу. До сих пор я не говорил об этом. Собственно, я и сам хотел позабыть эту историю… Ты думаешь, что Мартин мой первый друг? Нет, много лет назад у меня уже был друг. Такой же хороший парень, как Мартин.

Да, да, такой же хороший. Только он был старше меня, и я смотрел на него снизу вверх. Не забыть мне ночей, когда мы сидели вдвоем и говорили обо всем на свете! А книги, которые он мне таскал! Долгие годы ничто не в состоянии было разлучить нас — ни девушка, ни ссора…

Пока один-единственный день не разлучил нас навеки. Один лишь взгляд, который я ловил понапрасну. Одна лишь фраза, которой он не произнес. «Одна лишь статья, которую он написал. Он стал журналистом в Берлине. Мы долго не виделись. Потом я встретил его на межуниверситетской конференции. Мы поздоровались еще как друзья. А через несколько часов разошлись без единого слова».

Что же случилось? Если хочешь, почти ничего. Совсем ничего. Я выступал. О несовершенстве университетских порядков, о мертвом грузе, мешающем нам. О лицемерии, награждаемом хорошими отметками.

— И ты это сказал? — удивленно спросила Рита.

— Думаешь, я всегда молчал как рыба? — ответил он вопросом на вопрос. — Когда я спустился с трибуны, все были против меня. Все указывали мне, как ошибочны, как опасны мои взгляды. Я же смотрел только на него. Он знал меня. Он отлично понял, чтб я имел в виду. Я написал ему записку: выступи же! И зачем я написал эту записку! Зачем просил его помощи! Но я тогда ведь не знал, что передо мной сидит не прежний мой друг, а… Мангольд… Мне до сих пор стыдно за него, хотя прошло уже много лет!

— Он одним из первых покинул зал, — продолжал Манфред. — И написал статью, которую я без устали читал и перечитывал — так некоторые люди принимают яд, разрушающий их здоровье. Он писал обо мне. Он писал об интеллигентах, которые отгородились от жизни, находятся в плену буржуазных взглядов и тянут наши университеты назад, в идеологическое болото.

Если бы он сейчас оказался здесь, я не подал бы ему руки. Что тебе еще надо, сказал бы он, разве газеты сейчас не кричат о том, чего ты требовал тогда?

Но я бы даже не ответил ему. Это он, он принудил меня уподобиться тому портрету, который он выдал в своей статье за подлинник, хоть и знал, что это фальсификация.

Манфред устал. Он уже жалел, что начал этот разговор. Это ведь мое личное дело, подумал он. Зачем вовлекать в него и ее?

Рита положила руку ему на плечо.

Мне надо бы возразить, с огорчением подумала она. Но что сказать? Я ничем не могу ему помочь… Была бы я постарше!

22

Теперь, когда Рита смотрит на акварель с. маками, она улыбается. Мне будет недоставать ее, думает она.

Неожиданно приходит письмо. Собственно, два письма в одном конверте, надписанном рукой Мартина Юнга. Но для нее важно только одно. Она похолодела, ноги и руки словно налились свинцом. Это письмо писал Манфред. Безумная вспышка надежды — она все еще надеется после стольких месяцев! Как она могла подумать, что все кончено навсегда!..

Прежде чем читать письмо, она на секунду останавливается. Смотрит на картину. Не оставь меня, ах, боже мой (не оставь меня. Пастельно-бледная женщина улыбается ей. Эх, ты, думает Рита презрительно, разве ты что-нибудь понимаешь!

Письмо, написанное Мартину Юнгу и совсем недавно посланное из Западного Берлина, начинается без обращения. Рита читает: