Расколотое небо

Что-то мерно капало. Афанасий на четвереньках подлез под аэроплан. Здесь на земле расплывалось большое маслянистое пятно, от которого воняло тошнотворно. Афоня поднял голову и только тут заметил, что все брюхо машины пробито мелкими дырочками, видно стреляли в него, сердешного!

Оттуда, из-под брюха, и извлекли Афанасия прискакавшие для охраны машины два пожилых станичника, дали ему подзатыльник, чтобы не шалил. Поглядели угрюмо, с опаской на чудище и, отойдя подальше от греха, уселись на землю, поставив меж колен карабины.

…Близ дома отца Паисия собралась, считай, вся станица. Пожилые сидели поодаль от крыльца, ковырялись в бородах, лузгали семечки, держали вид, что им все одно, что там творится, в доме. Девки обсели крыльцо, как мухи, шептались, хихикали. Несколько баб кормили младенцев, косясь глазами на распахнутые окна, жадно тянули шеи. Туда, в дом, была послана самая бойкая, знахарка Кудиниха. Там же заседали престарелый сотник Лопухов и другие значительные станичники. Время от времени слышался звон стаканов, потом заиграла фисгармония, и голос поповны запел сладостно:

«Отвори поскорее калитку…»

Афанасия от крыльца не отогнали, как-никак человек первым встретил британцев, имеет право поинтересоваться. Афоня солидно сел, на расспросы девок, «не выстрелит ли по хатам ероплан», ответил степенно:

— Это еще как сказать! Механизм — это вам не коров пасти!

На крыльцо выкатилась обширная Кудиниха, утирая платком красное от жары и волнения лицо, затарахтела:

— Ну, скажу я вам — это мужики! Чего не скажут, ничего не поймешь! Одна Настасья Никитична, слава ей, господи, за ученость, прямо так все и понимает… Они языками вроде картошку печеную катают, все с шипением. А ей хоть бы что! Послушает — и объясняет: мол, так и так… серы, их серами кличут, желают того-то и того-то…

— Откудова они взялись? — спросили из толпы недоверчиво.

На что Кудиниха сообщила, что серов прислал в станичку британский король, не кто-нибудь!

— Чего? — сплюнул кто-то из казаков и покачал головой. — Ну и забрехалась ты, глупая баба…

Но Кудиниха взвилась и страшным шепотом рассказала, что на море Хвалынское еще с рождества прибыли ихнее английское королевское высочество, а вместе с ним от персидских берегов пришло три тыщи английских моряков. Сели на русские корабли. Где большевики по берегам завелись, туда корабли из пушек палят, ядовитые газы пущают и заразу рубят под корень!

Слушали Кудиниху люди тихо, но недоверчиво. Про англичан уже слыхали в прошлом году, но чтобы они уже и войну вели — такого не слыхивали.

Тут на крыльцо вышел угрюмый сотник Лопухов, сказал, чтобы народ расходился, тут не зверинец, англичане тоже люди, хотя и англичане. Им отдохнуть надо. И чтобы (он назвал поименно некоторых казаков, в том числе и отца Афанасия) казаки готовили лошадей, вечером повезут британцев до ихнего отряда, потому что до своих на поломанной машине, а главное, без газолина, которого тут ногу сломишь — не найдешь, они не доберутся… Люди же они, судя по всему, важные. Недаром же краснопузые сволочи стреляли по ним сначала в Астрахани, а потом с кораблей так, что они залетели совсем не в ту сторону, куда им было нужно. Дмитрий Осипыч, отец Афанасия, попытался было отвертеться от поездки, ссылаясь на хворость и на то, что хозяйство останется без присмотра, на что сотник Лопухов сказал:

— У всех останется! Терпи, пока оно твое, а то отберут большаки, взвоешь, да поздно будет!

Люди потихоньку разошлись.

После ужина папаша придрался к Афоне, что уши не мыты, и нещадно выпорол. Но Афоня понимал: злобу срывает, не хочет ехать в неизвестные местности.

Папаша помолился, наказал смотреть за скотиной, бабку кормить, не забывать, оседлал каурого и выехал за ворота…

В степи полыхал костер. Караульные, охранявшие аэроплан, мерзли от земляной сырости, тихонько ругались. Им хотелось по домам, но приказ был строгий: сберечь эту уродину для летающего британца, чего бы это ни стало.

Меж тем Генри Лоуфорд и его летнаб спокойно спали в возке, выложенном изнутри поповскими перинами и мягким сеном. Лоуфорд, несмотря на вынужденную посадку, полетом был доволен: в Астрахани по «эс-и-файфу» огонь был слабый, а, главное, коммодору Норрису можно сообщить прекрасное известие — красный флот стоит на якорях в устье Волги, на рейде и, судя по всему, будет стоять еще долго.

Время от времени Лоуфорд раскрывал глаза, смотрел на ясные звезды, на смутные тени всадников из охранения. Приключение было забавным. И забавными были эти туземцы в своем нищем поселении. Нет, будет о чем написать отцу… Пусть посмеется.

…Далеко от этого казачьего отряда, в тот же час, в палатке у флотских батарейцев на косе, тоже спали, сморенные усталостью, Щепкин и Свентицкий. Не видели они, как принесенное ими известие о том, что в Александров-форте нет белых войск и английских кораблей, привело в движение весь двенадцатифутовый рейд. В ночи флотилия гремела якорными цепями, перемигивалась прожекторами, спешно снималась с долгой стоянки, уходила на Александрово-форт, к далеким мангышлакским берегам, неся на борту десант…

13