Расколотое небо

— Я извиняюсь, это про вас сегодня весь город говорит? Вы аэроплан так лихо сшибли?

— Я, — сказал Щепкин, еще не понимая.

— А зачем? — недовольно вздохнул полный. — Зачем небесных гостей так обидели? Люди, можно сказать, из самого Лондона! К нам с полным пониманием, а вы их обижаете?

Щепкин схватился за кобуру. Она была пуста.

— Не нервничай… — загоготал сзади «студент». — Вот твой шпалер… — Он подкинул на ладони наган. — Что? Не заметил? Я до вашей революции кошельки знаешь как стриг! Никто не замечал!

— Хватит болтать, — спокойно сказал полный. — Кончайте его!

— Постойте… — сказал умоляюще Щепкин. — Нельзя же так…

Они на какой-то миг застыли, удивленно уставившись, пораженные его трусливой мольбой.

И тогда он прыгнул в костер, взбив сноп искр, пепла и дыма и заставив их отшатнуться и на секунду прикрыть лица от жара. Метнулся вторым прыжком вбок, в темень, покатился по картофельной влажной от росы ботве — огород, что ли?

Не успел приподняться, как от гаснувшего костра часто, вразнобой ударили вспышки выстрелов.

Пухлая луна быстро побежала по небу, померкла…

25

«Президент Крюгер» стоял на бочках в бакинской бухте. На маслянистой черной воде играли блики света, и от этого казалось, что грузный корабль движется. Но впечатление было обманчивым. «Президент Крюгер» стоял намертво, вмявшись тяжким корпусом в глубину.

Город мерцал россыпными огнями, ночь была душной.

Коммодор Норрис шел к корме неслышно, ступая по металлической палубе на толстых веревочных подошвах. Ночью он позволял себе отступление от формы и сейчас вышел из каюты в шортах и легкой рубашке. Покусывая погасшую трубку, он остановился, не доходя до кормы: не хотел, чтобы увидела боцманская команда, которая занималась при свете переносных ламп довольно непривычным делом.

Судовой врач стоял к нему спиной, печально насвистывая.

На палубе виднелись три парусиновых длинных кокона, уже накрепко прошитых и обвязанных концами. Боцман и двое матросов зашивали четвертый. На мгновение коммодор увидел в прорехе кокона голову, узнал — Шер, наводчик бакового орудия. Но тут же боцман задернул парусиной почти черный, раздувшийся и обезображенный лик, какой всегда бывает у задушенных.

Норрис поглядел на мачту. Высоко над головой, на рее еще болтались обрывки веревок, их хорошо было видно в молочном сиянии звезд, а может быть, просто он хотел видеть только их и поэтому разглядел.

Час назад казненных спустили с реи, обрезав веревки, доктор констатировал смерть от удушения, хотя констатировать было нечего — тела провисели несколько часов, бросая на палубу тени и мерно разворачиваясь.

Труднее всего было найти людей, которые бы исполнили приговор трибунала. Когда охотников не нашлось, флагман просто приказал боцманской команде, приступить к делу.

Экипаж был выстроен по правому борту, офицеры стояли с расстегнутыми на всякий случай кобурами, из-за тяжелого пулемета у надстройки на юте настороженно следил за строем старший помощник.

Норрис на процедуру не смотрел, сидел на складном стульчике, разглядывал море. Лицо его было неподвижным и почти равнодушным, но если бы кто-нибудь в тот миг мог заглянуть в его душу, то отшатнулся бы, пораженный смятением коммодора.

Конечно, он подавил бунт твердой рукой, так, как обуздывали некогда мятежников на кораблях флота его величества предки коммодора, и даже пошутил потом по этому поводу в кают-компании, но тяжкое чувство позора, что это случилось именно в его экипаже, недоумения, что это вообще могло случиться с его матросами, англичанами, воинами, соотечественниками, давило его.

Русские могли вытворять что угодно, мутная, первобытная славянская душа выплескивала свои загадки в мятежи, цареубийства, бунты и революции. Но эти, свои, дисциплинированные и спокойные…

Они ввалились к нему в каюту вчетвером, выстроились у переборки, наводчик Шер от имени всей команды заявил, что они требуют прекращения военных действий и немедленной отправки домой. В случае неисполнения требования власть на корабле возьмет матросский комитет за возвращение на родину, члены которого и стоят сейчас перед сэром Норрисом.

Он сказал, что хочет подумать, попросил час на решение и ответ.

Корабль тогда стоял у стенки, со штаб-квартирой Центро-Каспия поддерживалась прямая телефонная связь, и это решило все. Собрав офицеров в кают-компании, он выслушал их соображения и увидел, что они не уверены в надежности команды.

Тем временем в порт быстро прибыл взвод стрелков — сипаев, оцепил корабль по пирсу, с моря подошли и стали с правого борта в двух кабельтовых четыре торпедных катера.

Мятежники заперлись в матросском кубрике, но им сказали, что в случае, если они добровольно не отдадут себя в руки командованию, их вину разделит весь экипаж.

И они отдраили дверь.

При обыске среди их вещей были найдены листовки, уже знакомые Норрису, напечатанные слепым шрифтом на плохой бумаге. На требование сообщить, кто и где им передал их, бунтовщики ответили молчанием.