Расколотое небо

Павел Серафимович шагал по улице родного села. В отличие от жены, он не замечал изменений, потому что были более важные дела. Разговор с кобзарем внес в его душу лучик надежды. Сейчас положение казалось ему не таким безвыходным. Он хорошо осознавал, что его планы на будущее разрушены, но конец света еще не наступил. Иногда нельзя изменить судьбу, потому следует смягчить ее удары, сделать более милостивой. Нужно будет пойти в церковь, пока ее не закрыли, попросить отпущения грехов и получить благословение. А чтобы судьба не выбила стержень, который его держит на этом свете, надо прислушаться к совету кобзаря. Его опора – своя земля. И нужно сделать все возможное, чтобы коммуняки не выбили эту опору из-под ног.

Мужчина так задумался, что чуть не миновал хату Гордея. В окнах светилось. «Наверное, еще ужинают», – подумал Павел Серафимович, открывая дверь.

Супругам повезло. Они застали у Гордея еще одного брата – Федора. Павел Серафимович раздал племянникам гостинцы, которые привез из города. Через мгновение дети уже сидели на печи, облизывая со всех сторон сахарных «петушков». Жена Гордея Екатерина, приветливая полнолицая женщина, пригласила к столу, но Павел Серафимович отказался, сославшись на неотложный и важный мужской разговор. Он рассказал братьям о совете Данилы.

– Мне не на кого отписать землю, – сказал Гордей. – Дети еще маленькие, а соседи не те люди. Они прониклись завистью и, когда услышали о колхозах и о том, что землю будут отбирать, ходят, потирая руки. Как только выхожу на улицу, встречаю их ухмылки, еле сдерживаются, чтобы не уколоть. У нас три лошади и три коровы в своем хозяйстве. Неужели отберут?

– Может, все-таки продашь одну корову и лошадь? – осторожно спросил Павел Серафимович. – Деньги можно спрятать, а как все утрясется, снова купить скот.

– Я подумаю, – отозвался брат.

– У нас с Оксаной нет детей, – вступил в разговор Федор, – но попробую поговорить с кумом Костей Цимбалюком. Мы вместе с ним крестили Гордеевых детей, у него небольшой надел, потому что еще не успел приобрести землю. Мне кажется, Костя согласится, если, конечно, не испугается. У меня пять лошадей. Жалко мне их продавать, добрые кони, откормленные, сильные. Даже не знаю, что делать. Наверняка знаю одно: мне терять нечего, потому я свое так просто никому не отдам. Пусть меня сначала убьют, а потом забирают.

– Зачем ты так, брат? – сказал Павел Серафимович. – Мы, Черножуковы, сильные и живучие. Будем и дальше жить! Не так ли?

Братья еще немного поговорили, и Павел Серафимович с женой пошли к Ольге.

К удивлению супругов, в хате старшей дочки не было слышно привычного детского шума. Ольга, бледная, как только что побеленная стена, лежала на кровати. Ее муж тревожно и как-то растерянно поздоровался и сразу же сел на стул. Возле Ольги сидела Улянида. Она даже головы не повернула в сторону гостей. Это не удивило Павла Серафимовича и его жену: они знали чудаковатость сельской знахарки. Но то, что Улянида сидит около дочки, заставило их встревожиться.

– Что случилось? – Мать быстро, не раздеваясь, подошла к дочери и только тогда увидела, что у той уже нет большого живота.

Ольга утомленными грустными глазами посмотрела на мать.

– Я потеряла ребенка, – тихо произнесла женщина.

– Как это? Тебе же время рожать.

– Понесла ее нечистая на чердак, – вступил в разговор Иван. – А там стремянка старая, не выдержала, обломилась перекладина, она и упала сверху.

– Стремянка старая! – возмутился Павел Серафимович. – Сразу видно, какой из тебя хозяин! Руки из одного места выросли, что ли?!

– Тихо! – остановила Надежда ссору, вот-вот грозившую вспыхнуть. – Нашел время упрекать! – обратилась она к мужу. – И что же дальше?

– Дальше? – продолжил Иван. – Олеся побежала за Улянидой, а потерявшую сознание Олю я перенес в хату. Думал, что разбилась насмерть, прислушался, а она дышит, хрипло так, но дышит. У нее кровотечение началось сразу же.

– Что с ребенком? – с тревогой спросила жена.

– Он родился мертвым, – ответила Ольга еле слышно. – Наверное, убился, когда я упала.

– Горе-то какое! – запричитала мать. Она не сдержалась, из глаз горохом покатились слезы. – И кто же был?

– Девочка. Хорошенькая такая, но вся синяя, – отозвалась Ольга.

– Где она? – спросила мать.

– Похоронили в садике.

– А почему же не под крыльцом? Старые люди говорили… – начала женщина, но дочка ее остановила:

– Мама, времена уже не те. Какая, наконец, разница, где похоронена? В садике ребенку будет спокойнее.

– А ты как, Оля?

– Голова очень болит, – пожаловалась дочка.

– Ударилась головой? И сильно? Не разбила? – встревожилась мать.

– Уже кровь не идет, – низким голосом отозвалась Улянида. Она дала Ольге выпить из ложки несколько глотков темно-коричневой травяной настойки. – Это снимет боль.

Улянида поднялась, пристально взглянула на собравшихся, словно лишь сейчас увидела их.

– Она должна до завтра лежать на спине на голых досках, – сказала, глядя куда-то мимо. – У нее повреждена спина.

– Что?! – Мать в отчаянии всплеснула руками. – Она повредила спину? Ходить хоть будет?