Расколотое сердце кондитера (СИ)

Максим в это время разглядывал не слишком богатый интерьер чужого жилища, невольно сравнивая его с квартирой Кислых. Разница была столь велика, что Горькому становилось не по себе от одной только мысли об этом сравнении. Он обернулся к Лайм, сидевшей в кресле, и встретился взглядом со своим покровителем. Вид у Трюфеля был чуть менее подавленным, чем у цитронийки, но своей наготы перед Максимом он стеснялся выразительнее, чем Лайм, которая, как казалось, этого и вовсе не замечала. Погружённая в свои мысли, она только и делала, что периодически всхлипывала, бормоча что-то себе под нос.

— Я не знаю, в чём тут дело, — подойдя к Максиму, прошептал Трюфель, всё так же удерживая в кулаке два конца покрывала, — но посмотри на её руки.

— А что с ними не так?

«Руки как руки, должно быть», — решил он.

Но увидеть руки Лайм ему не удалось, те были скрыты от его глаз под покрывалом.

— У неё множество меток, — сказал Трюфель, показывая Максиму своё запястье.

На его коже золотом был вычерчен круг, внутри которого один-единственный завиток периодически менял своё положение, оказываясь то в одном месте, то в другом.

— Метка нашего контракта, — наконец-то понял Максим, взглянув на Лайм. — Раз у неё их несколько, то она много раз находила себе новых подопечных?

Трюфель покачал головой.

— Вряд ли. Их слишком много. Для нас — ваших покровителей — подобное недопустимо. Лично я не знаю никого, кто бы решился на подобное. Скорее всего…

Не закончив мысль, Трюфель замолчал и нахмурился, что-то обдумывая. Покачав головой, словно не соглашаясь с самим с собой, он вздохнул, плотно сжав губы.

— Скорее всего, это кто-то из её подопечных.

— Что кто-то из её подопечных?

— Бесчисленное множество раз разрывал и вновь подписывал с ней контракт.

От такого заявления Максим и Лайм, услышавшая слова Трюфеля, одновременно вздрогнули.

— Вы всё неправильно поняли! — воскликнула Лайм, рывком поднимаясь с кресла.

Изумрудное покрывало распахнулось и Лайм, наконец-то осознав, что вновь стала самой собой, зардевшись, опустилась на пол вслед за единственной вещью, способной скрыть её позор от чужих глаз.

— Вы всё неправильно поняли, — повторила она уже тише. — Это… Это не её вина, а моя.

— Её? — переспросил Максим.

— Матери госпожи Фёклы и господина Фёдора, я так полагаю, — пояснил Трюфель. — Лишь старший в семье имеет право разрывать контракт. Но… Почему ты позволяешь повторять это с собой снова и снова?

— Ты ведь можешь отказаться от контракта, — вторил за Трюфелем Максим, до конца осознав сложившуюся ситуацию. И всё же в его голос можно было услышать отзвуки сомнения. — Может же, раз он был расторгнут?

На обращённый к нему вопрос Трюфель лишь кивнул.

— Может. Поэтому я не понимаю… Если тебя принуждают к заключению контракта снова и снова, ты могла пожаловаться на это в Ассоциацию. Дорога в Птифур Кислым была бы закрыта навсегда. И твои метки… Они бы воспринимались как… Как… — Трюфель никак не мог подобрать нужного слова. — Не так.

Он хотел сказать, что в этом случае Лайм была бы жертвой и не более того.

— Господин Трюфель, — взмолилась Лайм, — прошу, никому не рассказывайте об этом. Меня всё устраивает, я не хочу покидать семью Кислых.

— Всё устраивает? К тебе относятся как к вещи. Как к собственности.

— Это не так!.. — не согласилась цитронийка. — Фёкла и Федя прекрасные дети. И оба такие талантливые. Особенно Фёкла. Под моим присмотром она станет прекрасным кондитером, а если меня не будет рядом… Конечно же она и без меня добьётся успеха, я в этом нисколечко не сомневаюсь, но… Со мной, с Птифуром у неё будет преимущество перед другими талантливыми людьми. Хоть я и понимаю, что говорить подобное бессовестно, но поймите меня правильно, господин Трюфель, для господина Максима Вы поступили бы таким же образом.

— Я не собираюсь разрывать с Трюфелем контракт, — сказал Максим. — И даже если когда-нибудь, по какой-то причине нам придётся расстаться, это будет по обоюдному согласию. Не сравнивай себя с ним.

Лайм прикусила губу от стыда и опустила взгляд на пол, через секунду зарыдав.

— Ты опять начал грубить.

— Ничего подобного. Я не грубил.

— Грубил, — выдохнул Трюфель, после вновь обращаясь к Лайм. — И всё же я прошу объясниться, раз уж ты просишь меня понять тебя и молчать об этом.

Лайм шмыгнула носом. Внезапная перемена тона Трюфеля удивила её. Она кивнула, собираясь с мыслями. Но стоило ей только забыть о слезах, как её щёки запылали ярче закатного солнца.

— Е-если в-вы не против, — начала она, заикаясь от волнения, — то д-для начала я… п-предпочла бы одеться.

Трюфель зябко пошевелил пальцами на ногах, и это действие вызвало на лице Лайм короткую улыбку.

— Да, пожалуй, для начала нам нужно одеться.

Лайм осторожно встала на ноги, сжав покрывало изнутри своего защитного кокона. Лёгкой походкой она прошмыгнула в соседнюю комнату, оставляя Трюфеля и Максима одних.

— И во что же ты собираешься одеться? — спросил Максим у покровителя, продолжив разглядывать интерьер чужой квартиры. — Твоей одежды здесь нет.