Расколотые небеса

— Не стоит, Александр Павлович. Наша имитация перехода барьера для здоровья очень небезопасна… То есть если бы вам было лет двадцать пять — тогда да: можно повторить раз и еще раз…

— Но вам не двадцать пять, — отрезал медик. — И даже не тридцать пять. Вы понимаете, что только что на сотые доли секунды перенесли клиническую смерть?

— Да я уже ее переносил…

— Имеете в виду переходы? Это не совсем то. Мы всех факторов пограничной среды не знаем и идем просто на ощупь. Разница примерно как между настройкой рояля специальными инструментами и его же настройкой, но уже кузнечной кувалдой. Не факт, что удастся в очередной раз запустить ваши механизмы жизнеобеспечения в нормальном ритме.

— А если там?

— Там?… — Медик вздохнул и отвел глаза. — Там другой случай…

«Конечно, — подумал Бежецкий, самостоятельно расстегивая одну из пряжек: пальцы, в которых будто бы поселились мириады суетливых муравьев, слушались плохо, и гладкий пластик пару раз выскользнул из них. — Там запускать меня в действие, может быть, и не придется. Какая разница, распадусь я на атомы, так сказать, живьем или в виде не успевшего еще остыть мертвого тела? А если перехода не получится… Допустим, близнец успеет первым, то и запускать ничего не понадобится — спланирую обратно живым и здоровым. Хитро задумали эскулапы!»

Он попробовал стянуть шапочку, похожую на те, которые надевают перед соревнованием пловцы, но врач испуганно схватил его за руки:

— Вы что, с ума сошли?! Это должен сделать специалист…

Краем глаза Александр увидел в плоской поверхности экрана отражение манипуляций, которые проделывали над его многострадальной головой, и его замутило: оказывается, финтифлюшки, обильно украшавшие поверхность мягкого «шлема», были не просто датчиками, а головками игл чуть ли не пятисантиметровой длины. И острия этих игл уходили отнюдь не в резину.

Как раз в этот момент медик осторожно вытягивал из… шапочки тускло поблескивающий стерженек, который все не кончался и не кончался. Боли «пациент» не чувствовал совершенно, но стоило ему лишь представить, на какую глубину в его мозг уходил этот щуп, и его снова замутило. А ведь считал, что его, битого-перебитого жизнью, смутить уже не может ничего…

«Вот ты и стал деталью ядерного взрывателя, Саша, — невесело пошутил он про себя, отводя глаза от неаппетитной картины. — Гордись, первый в мире киборг…»

Сибирь, за год до описываемых событий

Рухнув на металлический настил мостков без сил, содрав шлем и хватая ртом живительный теплый воздух своего мира, вместо набившего оскомину пресного и искусственного какого-то воздуха внутри «доспехов», Александр никак не мог поверить, что им с Лежневым удалось вырваться из объятий ледяной пустыни, оказавшейся настоящим Хельхеймом. Грозным воплощением древних мифов. Счетчик боеприпасов на «Василиске» показывал нули по всем позициям, а все прочее оружие, как выяснилось, против аборигенов — что дробина слону. Страшное место…

— Вы в порядке? — склонился над ним встревоженный академик Новоархангельский. — Вы целы, Александр Павлович?

— Целее всех целых, — невесело усмехнулся потрескавшимися губами Бежецкий. — Как там ребята?

— Решетова вертолетом отправляем на «большую землю», — вклинился Мендельсон. — Любое промедление смерти подобно. Жизни его, конечно, ничего не угрожает, но ногу нужно спасать. Слишком уж серьезное ранение. С ним же отправим Алинских… А Грауберг… Какая потеря…

— Три потери, — буркнул командир, с трудом поднимаясь на ноги и с остервенением срывая застежки душащего его скафандра.

— Что вы сказали? — хором не поняли встречающие. — Почему три?

— Я сказал, что потерял трех бойцов, — Александр не склонен был вступать в полемику с «гражданскими»: горячка боя проходила, а впереди маячили отчеты, отписки, объяснительные — как всегда после «двухсотых» ^[31] операций.

— Да, конечно… — Агафангел Феодосиевич поддержал его под локоть, помогая спуститься на грешную землю. — Раненые… Решетов вряд ли сможет служить дальше, но Алинских — вполне. Так что у вашего отряда лишь две потери — более чем хороший результат для первого в мире десанта в иной мир…

— Какой Решетов? Какой Алинских? — вырвал руку Александр. — Я говорю о Батурине с Ясновым!

— А что с ними такое? — поднял брови Дмитрий Михайлович.

— Вы что — издеваетесь? Они не вернулись — разве не видно?

— Почему не вернулись? Они нигде не были. Просто не успели пересечь линию раздела миров до сбоя.

— Вы меня разыгрываете? — сжал кулаки Бежецкий. — А это что? Мы нашли эту бумагу в одном из зондов.

Оба академика, едва не стукаясь лбами, склонились над ветхим листочком, сейчас, при свете дня, выглядевшим еще более жалко.

— Ничего не понимаю! — потер лоб Николаев-Новоархангельский. — А вы, Мендельсон, что-нибудь понимаете?

— Не больше вашего… — развел руками тот. — Разве только то, что искривление времени в области данного прокола гораздо значительнее, чем мы с вами, мой друг, предполагали.

— Но это же противоречит…