Расколотый берег

– Нет, Джасти, давай лучше с другим разберемся. Этот и сам кровью истечет. Агнец Божий… Я за него помолюсь.

Кэшин услышал не то стон, не то всхлип – жуткий спутник страха и боли.

Стараясь приспособиться к темноте, он часто моргал, но это давалось с трудом, веки тяжелели с каждой минутой. От потери крови, что ли? Правой рукой он ощупал спину под курткой.

Мокрое, теплое…

Вдруг потянуло сесть. Он протянул руку, нашел, где кончается скамья, навалился на нее, и ему стало все равно. Ну, подумаешь, умрет он здесь, в этой ледяной церкви, где так сладко пахнет…

Нет! Надо выйти. Найти дверь. Вдоль стенки…

Глаза ничего не видели. Он словно уходил под черную воду, или нет, не под воду, под что-то более густое. Кровь… Трудно шевелиться в крови… Кровь, вода… Он погубил двоих – Дейба, теперь вот Дава. Пальцы ног не слушаются. Ноги не двигаются. Дышать тяжело… Он оторвал руку от спинки скамьи, почувствовал, что не держится на ногах, заметил резную стойку, попробовал ухватиться за нее…

Стойка оторвалась, упала вместе с ним. Что-то свалилось ему на голову. Острая боль, потом ничего… Пустота…

* * *

Он в больнице, на лице лежит что-то холодное, да, протирают лицо мокрым полотенцем, кто-то громко говорит. Не с ним… Где-то далеко, вроде бы радио или телевизор…

Кэшин не открывал глаза. Он понимал, что это не больница, что он лежит на чем-то каменном. На полу… На ледяном мраморном полу… Все стало ясно.

– Помнишь, что ты со мной сделал, Дункан? – говорил тот же голос. – Как я орал от боли? Как просил пощады? Помнишь, а, Дункан? Ответа не было.

«Живой, – подумал Кэшин. – Лежу на полу. Живой».

– Как я радовался, когда узнал, что ты стал священником, Дункан, – сказал голос.

Джейми Бургойн… Нет, теперь он был его мертвым братом, Марком Кингстоном Денби.

– Мы оба посвятили себя Господу, Дункан, – говорил Джейми. – Это все очень меняет, так ведь? Я грешил. Я сделал много плохого, Дункан. Некоторые Божьи твари сильно страдали из-за меня. Ты ведь понимаешь меня, да, Дункан? Конечно понимаешь. Ты тоже пришел к Господу с тяжким сердцем.

Послышался крик боли.

– Маленькие дети, Дункан. Ты хоть помнишь, что о них сказал наш Спаситель? А ну-ка отвечай, Дункан.

Человек крикнул еще раз, что-то быстро, неразборчиво забормотал.

– Дункан, а ведь Спаситель сказал: «Пустите детей приходить ко Мне». Прекрасные слова, ты согласен, Дункан? «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие [40]».

Крик заметался по часовне, заполнил слух Кэшина, будто ворвавшись в его уши прямо с мраморного пола.

– Можно мне? – послышался высокий тонкий голос. – Дай я, Джейми…

– Погоди, Джасти, погоди. Дункана надо сначала подготовить. Дункан, «пустите» – это очень серьезное слово. Пустите… Давай говори, Дункан. Повторяй за мной: «Пустите детей приходить ко Мне». Давай, Дункан!

Кэшин понял, что глаза его открыты, – он видел свет. Свет двигался, плясал по стенам, отбрасывал тени; они решили не включать электричество, зажгли только свечи; Дав умер, и они подумали, что он умер тоже или вот-вот умрет, истечет кровью.

Истечет кровью…

Вэллинз что-то мычал, силясь повторить библейские слова.

– Ребенок, – говорил Джейми. – Маленький мальчик, Дункан. Ты их когда-нибудь жалел? Тебя не мучила совесть? Думаю, нет. Ни тебя, ни Робина, ни Крейка. Когда я сидел в тюрьме и услышал, что Крейк умер, мне стало очень грустно. Господу было бы угодно, чтобы я помог и Крейку.

– Разреши мне! – рвался Джастин. – Пусти, Джейми!

Кэшин попробовал приподняться, но сил не было, он не мог шевельнуться, и поэтому оставалось одно – лежать, ждать, когда они убьют Вэллинза и уйдут. Можно было сдержать дыхание. Джейми теперь все равно, что с ним будет.

– «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, – говорил Джейми, – пожелают умереть, но смерть убежит от них». [41]Только в тюрьме, среди ужасных людей, до меня дошел смысл этих слов. А ты их теперь понимаешь, Дункан?

– Пожалуйста, ну пожалуйста, ну… – страшно, еле слышно стонал кто-то.

– Я часто хотел умереть, и не мог, Дункан. А теперь я знаю, что Господь хотел, чтобы я жил и страдал, потому что в отношении меня у Него был свой Промысел.

– Разреши мне, Джейми, разреши, – все повторял Джастин.

– «Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти». [42]Знаешь эти слова, Дункан? Это из Откровения Иоанна Богослова. «Ключи ада и смерти»… Господь вручил их мне. Что, страшно тебе, Дункан? Страшно?

«Ну что я здесь валяюсь? – думал Кэшин. – Я погубил Дава, а эти двое пытают человека. Если буду жив, что скажу Синго? Хотя при чем тут Синго? Виллани, Фину, Биркертсу, я же полицейский, в конце-то концов…»

– Господь хочет, чтобы ты понял, что такое боль, боль и страх, Дункан, – говорил Джейми. – Он хотел, чтобы и Чарльз узнал это, после того, что Чарльз сделал со мной. А еще твой друг Робин. Знаешь, я ведь так и не забыл ваших лиц. Говорят, дети не помнят насильников. Некоторые помнят, Дункан, еще как помнят, каждую ночь видят их в своих кошмарах.

Раздался визг, пронзительный визг, полный боли.