Расколотый берег

Телефон зазвонил, когда Кэшин стоял у открытого холодильника и думал, что бы такое приготовить на ужин.

– Ну что, есть подвижки в нашем деле? – поинтересовалась Хелен Каслман.

– Да, переговорил с девочкой, – ответил Кэшин.

– И что?

– Есть над чем подумать.

– Всего лишь?

– Это так, фигура речи.

Хелен помолчала, а потом продолжила:

– Уж и не знаю, как к этому относиться, детектив.

– Почему же?

– Не уверена, что ты хочешь получить нужный результат.

– Нужный результат – это что?

– Истина.

Кэшин посмотрел на собак – они блаженствовали перед огнем. Почувствовав взгляд хозяина, подняли головы, посмотрели на него, вздохнули и поворочались.

– Тебе бы в парламент, – сказал Кэшин. – Для повышения стандартов. И внешность, и интеллект не подкачали.

– У собаки Слепого Фредди [32]шансов и то больше, – возразила она. – Я хочу, чтобы у этого городка появился хоть какой-нибудь выбор, чтобы он наконец зашевелился. А что делаешь ты?

– Расследую дело.

– Именно ты или убойный отдел?

– Я не могу говорить за убойный отдел. Невеликое…

– Что «невеликое»?

– Забыл. Меня нельзя перебивать. Я ведь в отпуске, вне зоны доступа.

– И уж конечно, протоптал дорожку между своим долгом и незаконным забором на моем участке.

– Дорожке сто лет в обед. Можно сказать, исторический путь к исторической границе.

– Ну, тогда я по ней прогуляюсь, – заявила Хелен. – Хочу посмотреть тебе в глаза в тот момент, когда ты несешь свою ахинею.

– Это тоже фигура речи? – съязвил Кэшин.

– Нет. Я скоро буду, вернее, не скоро, а как доберусь. Заодно осмотрю границу своих владений.

– Что, прямо сейчас?

– Уже выхожу.

– Так уже темнеет!

– Еще не скоро. И я возьму фонарь.

– Здесь много змей.

– Я не боюсь змей, сосед.

– Крысы. Большие водяные крысы. И земляные.

– Подумаешь! Четвероногие крысы меня не пугают. Иду…

* * *

В вечерних сумерках он издалека заметил красную куртку, яркую, как факел. Потом с той стороны дунул ветер, собаки почуяли ее запах и ринулись навстречу. Они могли бы напугать, но Хелен держала руки в карманах и, похоже, боялась собак не больше, чем змей или крыс.

Они подошли друг к другу, и Хелен сухо протянула ему руку. Она выглядела посвежевшей, румянец играл на ее щеках.

– Полагаю, ты можешь обвинить меня в нарушении границ частных владений, – сказала она.

– Успеется, – ответил Кэшин. – Пойду-ка я впереди. Здесь нор полно, не хочу, чтобы меня засудили за причинение вреда здоровью.

Он круто повернулся и зашагал впереди нее.

– Высокоправообеспеченная встреча, – ехидно заметила Хелен.

– Встреча? Нет, скорее допрос.

Они молча шли вверх по холму. У калитки Кэшин свистнул собак, и они подбежали с разных сторон.

– Хорошо выдрессированы, – заметила Хелен.

– Хорошо проголодались. Ужинать пора. – У задней двери он предупредил: – За то, что увидишь, не извиняюсь. Я живу в развалине.

Они вошли и через коридор попали в большую комнату.

– О боже! – только и сказала она. – Это что?

– Бальная зала. Я здесь даю балы, знаете ли.

Кэшин загнал собак в кухню, провел гостью в жилые комнаты, досадуя про себя на лоскутья обоев, трещины на штукатурке, кипы пожелтевших от времени газет.

– А здесь ты, видимо, отдыхаешь после бала, – заметила Хелен. – И понятно – тут уютнее, да и теплее.

– Наше убежище, – поддержал ее тон Кэшин. – Так сказать, салон.

Слово «салон» он вычитал в каком-то старом романе, но до знакомства с Рэем Сэррисом не знал его, это точно.

Хелен посмотрела на него, оценив шутку, и прикусила нижнюю губу.

– Мне очень неловко оттого, что я пришла сюда, – произнесла она. – Но я очень зла!

Кэшин скинул газеты со стула прямо на пол и сказал:

– Так садись, раз уж пришла!

Она села.

Он не знал, как быть дальше, и смущенно продолжил:

– Надо бы собак покормить. Чай, кофе? Чего покрепче?

– Это для собак? Выбираю я? Ну тогда чаю и печенья.

– Отлично. А тебе?

– Чего покрепче – это что? – поинтересовалась она, снимая куртку и оглядывая комнату, музыкальный центр, полки с дисками и книгами.

– Ну, пиво… Красное вино, ром. Кофе с ромом – отличная штука в холод, значит, сейчас можно хоть каждый день. Только маленькую чашку. Хотя большая тоже пойдет.

– Среднюю. Можно?

– Можно попробовать. Здесь тянет на крайности. Я его в кофеварке делаю, только подогреть надо.

Ее волосы блеснули на свету, и она ответила:

– Вот и отлично. Совсем не та бурда, которую я обычно пью.

Пока он кормил собак, кофе уже успел согреться. Кэшин щедро плеснул в кружки рома, налил до краев кофе, взял кружки в одну руку, а сахарницу в другую и появился в комнате.

Хелен разглядывала диски.

– Серьезная музыка, – заметила она.

– Ты имеешь в виду – для полицейского?

– Нет, для меня. Мой отец днем и ночью гонял оперные записи. Я их прямо терпеть не могла. Да, в общем-то, и слушать не умела. Плохой я слушатель, признаться.

Он протянул ей кружку.

– Чуть-чуть сахару положи, чтобы не горчило, – посоветовал он.

– Слушаюсь и повинуюсь!

Он положил ей ложку сахару, размешал, потом кинул себе.

– Ну, будем здоровы!

Она отхлебнула и радостно заметила:

– Надо же, вкусно!

Они сели.

– Грустно это все, – заметила она, глядя в огонь.

– Ясное дело.