Расколотый берег

– Мне как-то неловко обо всем этом думать. Знаешь, по-моему, тебе кажется, будто я пытаюсь тебя использовать.

Залаяли собаки.

– Ничего, если они тут посидят? – спросил Кэшин. – Беспокоить не будут.

– Ничего, пусть заходят.

Кэшин взял ее кружку, впустил собак внутрь. Они подошли к Хелен, но она совсем не испугалась. Он строго приказал им идти к камину, собаки послушались и легли у огня, положив головы на лапы.

– Это совсем не допрос, Джо, – мягко сказала она. – Я пришла поговорить о том, что происходит, просто поговорить по душам. Думаю, что правительство с удовольствием повесит убийство Бургойна на мальчишек, лишь бы это добавило политических очков.

– Да какая это политика. Убийство есть убийство.

– Что, совсем никакой?

– По крайней мере мне о политике никто не говорил.

– Тут работы на целую бригаду хватит. А занимались всем только ты и Дав, да и то – ты уходишь в отпуск, Дав уезжает обратно в Мельбурн. И ты еще хочешь меня убедить, что дело не пытаются закрыть?

Врать ей Кэшин не мог.

– По-моему, всё хотят спустить на тормозах, – сказал он. – Старик умер, мальчишки погибли, времени у нас вагон. Трудно вести расследование, когда все вокруг кипят от ненависти. Кто нам что скажет?

– Это ты про Даунт?

– Про Даунт.

Она отхлебнула кофе и спросила:

– Джо, как ты считаешь, возможно, что мальчишки не нападали на Бургойна?

Дров в камине хватало, но он все-таки подбросил еще, подошел к музыкальному центру и поставил Бьёрлинга. Баланс немного уплыл, он подкрутил его и ответил:

– Да. Возможно.

– Значит, если это были не мальчишки, тогда не надо беспокоиться о том, чтобы Даунт остыл. Можно не снимать с них обвинение и продолжить розыск убийцы, так?

– Хелен, меня откомандировали из отдела убийств в Порт-Монро. У них ничего не выходило, и они привлекли меня. Затем случилось то, что случилось.

– А Хопгуд имел какое-то отношение к этим перестановкам?

Кэшин снова сел.

– При чем тут Хопгуд?

– При том что он же хозяин Кромарти. Мне говорили, что начальник участка в сортир не пойдет без одобрения Хопгуда.

– Ну, я живу в Порт-Монро. Может, до тебя такие слухи и доходят, а я ничего подобного не слышал.

Они внимательно посмотрели друг на друга поверх кружек. Хелен медленно опустила ресницы и произнесла:

– Джо, говорят, он убийца.

– Убийца? Кто это говорит?

– Весь Даунт.

Кэшин подумал, что поверит во что угодно касательно Хопгуда. Он отвел взгляд.

– Мало ли что говорят о полицейских. Работа такая.

– Ты же сам из семьи аборигенов. Неужели тебе никто ничего не сказал?

– Моя родня считает, что я обычный бледнолицый полицейский. Но ты все равно этого не поймешь. Поговорим лучше о богатеньких белых мальчиках, которые рвутся править миром.

Хелен закрыла глаза.

– Вовсе не обязательно… Начнем сначала. Говорят, что Кори Паскоу был расстрелян той ночью. Ты был там. Что ты на это скажешь?

– Скажу то же, что сказал следователю.

– Но ты же пытался отменить операцию.

– Разве?

– Да, пытался.

– С чего ты взяла?

– Сейчас это не важно.

– Сейчас? При чем тут «сейчас»? В любом случае, следователь будет решать, кто что делал или не делал.

– Господи, – устало произнесла она, – ну никак до тебя не достучаться. Можешь ты расслабиться хоть на секунду?!

Он почувствовал раздражение.

– Сдается мне, тебя в детстве избаловали, – сказал он. – Произносишь свои пламенные речи, как взрослая, а на самом деле ты просто богатенькое дитя. Не получаешь того, что хочешь, и сразу топаешь ножкой. Что ж, обратись к прессе. Пускай девочка расскажет им о часах. В телевизор попадешь. Ведь кампания уже на носу. Твоя и Бобби.

Хелен поднялась, поставила кружку на колченогий столик, взяла куртку.

– Что ж, спасибо за беседу. И за кофе.

– Всегда пожалуйста.

Кэшин тоже встал и пошел проводить ее через огромную комнату с неровными, по-мышьи скрипевшими половицами. На небе висела почти полная луна в окружении стремительных высоких облаков.

– Я пройдусь вместе с тобой, – сказал он.

– Не надо, – отрезала она, продевая руку в рукав. – Сама дойду.

– До своего забора прогуляюсь, – не отставал Кэшин. – Посмотрю, а то вдруг ты нарочно поскользнешься и упадешь.

Он взял с полки большой фонарь и двинулся вперед. Она молча шла за ним по тропинке, через калитку, по некошеной траве, мимо заячьих нор. У ее забора он поводил фонарем, и в ответ блеснули две, а может, и больше пар красных глаз.

Он остановился.

Зайцы, ослепленные фонарем, стояли как вкопанные. «Вот раздолье-то для собак», – подумал он.

– Вот было бы раздолье собакам, – сказала она.

Он обернулся. Она стояла совсем рядом, всего в нескольких сантиметрах.

– Нет, с собаками, да еще и с фонарем – это слишком. Зайцы и опомниться бы не успели…

Она шагнула вперед, положила ладони ему на затылок и поцеловала его в губы, чуть отстранилась и поцеловала снова.

– Прости, – помолчав, сказала она. – Просто порыв.

Она включила свой фонарь. Он стоял, ошеломленный, ошарашенный, и смотрел, как она перелезает между рядами проволоки, идет вверх по склону, пропадает в темноте и только свет фонаря колышется неверным пятном. Так и ушла, не оборачиваясь.