Расколотый берег

В голове тут же завертелся вопрос. Почему не работал храповик? Зачем натянули трос?

Он крутанул железное колесо, и собачка на храповике отщелкнулась. Колесо завертелось, собачка быстро затрещала, натяжение троса стало ослабевать.

Металлические щелчки… Фрагмент декорации начал опускаться.

В щель между досками он видел только часть сцены.

О господи…

Голые лодыжки, вспухшие темные ступни, запекшаяся на них кровь, спутанные волосы на лобке, темные – на торсе, поднятые вверх руки, темная дыра между ребер, со стороны…

Кэшин остановил колесо. Собачка щелкнула, трос остановился.

Худое голое тело, в запекшейся крови, тихо раскачивалось.

Кэшин прошел через зал, в фойе, открыл парадную дверь, вышел на холодный городской воздух и, стоя на верхней ступеньке, глубоко задышал.

Серебристая машина свернула с улицы, поехала прямо на него, остановилась метрах в двух, у бордюра.

Передние дверцы открылись. Виллани и Финукейн, бледные, как гробовщики, вышли и посмотрели на него.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Виллани. – Что?

– Внутри, – сказал Кэшин.

* * *

Они втроем сидели в большой неприбранной комнате на седьмом этаже, сдвинув столы и везде где можно разложив папки. Не переставая тренькали, звонили, заливались дурацкими мелодиями телефоны.

– Прямо как раньше, – сказал Биркертс. – Мы сидим, и вот сейчас откроется дверь и войдет Синго.

– Да, хорошо бы, – откликнулся Виллани и, вздохнув, пробежал пальцами по волосам. – Господи, который уж месяц никак к нему не выбраться! Вина копится по всем фронтам. Ничего-то до конца довести не можем.

Кэшину показалось, что вид у Виллани совсем измученный, гораздо хуже, чем той ночью, когда они засиделись за вином в комнате его сына.

– Даже договорить, – продолжил Биркертс. – Я вам рассказывал, что этого парня из Фентона прищучили-таки за эксгибиционизм? В самой глухомани – в Клюне, около Балларэта. Приставал к девочкам из школы Уэсли. [33]

– Из Уэсли? В Клюне?

– У них какая-то выездная программа. Богатые детишки помогают бедноте, советуют, как приготовить что-нибудь вкусное из дешевых продуктов.

– Холодно там, – заметил Кэшин. – Как бы он свое хозяйство не отморозил.

– Случай тяжелый, но давайте по порядку, – сказал Виллани. – Доктор Колли сказал, что тому парню на сцене связали руки. Его, голого, повесили на тросе, но сначала пытали, мучили, тыкали ножом, резали, кололи – он много крови потерял. Вместо кляпа рот заткнули носовым платком, а еще один завязали сверху. А потом вздернули до самого потолка. В какой-то момент он умер, скорее всего задохнулся. Утром узнаем.

– А тот сидел и смотрел, как его вешают, – заметил Биркертс. – Кровищу эту видел, всё…

Вошли Финукейн с Давом, который кивнул Кэшину. Сидевшие за столом обратили взоры к Финукейну.

– Одежду нашли, – объявил тот. – В мусорном баке лежала, в пакете. А в кармане – ключи.

– Документы были? – спросил Виллани.

Финукейн поднял руки ладонями вверх.

– Ни одного, – ответил он. – Отпечатков тоже нет. О нем вообще никто ничего не знает. Просмотрели все отчеты о пропавших без вести, там его тоже нет, по крайней мере за последний месяц. Ну не беда, скоро мы об этих пальчиках услышим. – Он посмотрел на часы. – Через пять минут по телевизору новости, там его покажут, может, разберемся.

Виллани повернулся к Кэшину:

– Расскажи теперь всем.

– Там была штаб-квартира каких-то «Товарищей», – объяснил Кэшин. – Что-то вроде благотворительного общества. Когда-то они организовывали лагеря для бедных детей, сирот, больных. Лагеря строили в Квинсленде и Западной Австралии. Бургойн все это поддерживал. На его земле в Порт-Монро построили лагерь, и зал этот тоже был его.

– А что с ними случилось? – спросил Финукейн.

– В восемьдесят третьем году лагерь в Порт-Монро сгорел. Погибли три человека, и после этого сразу все свернули.

– Так какая же связь между Бургойном и этим бедолагой? – спросил Биркертс.

– Не знаю, – ответил Кэшин. – Но в то утро у Бургойна пахло уксусом.

– Никакой тряпки там не нашли, – заметил Виллани.

– Забрал с собой, – предположил Кэшин.

– А почему в этот раз оставил?

Кэшин пожал плечами. Он уже порядком устал, боль все сильнее скручивала поясницу – результатов экспертизы ждали уже много часов.

– Уксус… – задумчиво сказал Биркертс. – При чем тут уксус?

– «И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом», [34]– произнес Дав.

– Не понял. Это что? – недоуменно спросил Виллани.

– Из Книги общей молитвы. [35]Псалом, забыл только, какой по счету.

Все промолчали. Дав смущенно кашлянул. Кэшин слушал, как звонят телефоны, гудит электроника, бубнит телевизор за стеной, сигналят внизу машины.

Виллани поднялся, сцепил пальцы, закрыл глаза, вытянул руки над головой и потянулся.

– Джо, эта духовная муть… Что-нибудь религиозное, что ли?

– Похоже на то. Основал все бывший священник Рафаэль… не помню, Моррис, Моррисон… После Второй мировой, когда испытал серьезное потрясение и пересмотрел всю свою жизнь.

– Мне бы тоже не помешало, – заметил Виллани.

– Ну, теперь вот у тебя костюмы новые. И галстуки… – заметил Кэшин.