Расколотый берег

Он подошел ближе и осмотрел их со всех сторон. Стало заметно, что по форме, размеру, округлости и сужению они все-таки немного различаются между собой. А цвета! Вазы испещряли полоски, точки, линии, пятна — черные, казалось, поглощали свет, красные, словно пятна свежей крови, проступали через невидимые трещины, печальные, но приятные глазу синие и коричневые, серые и зеленые, напоминали снимок Земли из космоса.

Кэшин провел по вазе рукой. Поверхность была неровной — то шершавой, то гладкой, казалось, что после нежной женской щеки вдруг касаешься небритой мужской. А еще она была ледяная, прямо-таки застывшая от адского огня и уже не помнившая, что такое тепло.

Так что же, это все, что сделал Бургойн в своей мастерской? Или все, что он оставил? Других ваз в доме не было. Кэшин осторожно поднял одну, перевернул: на донышке буквы «ЧБ» и дата — 11.06.88.

Он поставил вазу на место и пошел к двери. Постоял, посмотрел на вазы. Не хотелось тушить свет и оставлять их в темноте, растрачивать красоту попусту.

Но свет он все-таки выключил.

Остальные помещения в доме после этого не впечатляли. Наверху с одной стороны комнаты пустовали, с другой же располагались обставленные мебелью семидесятых годов гостиная, ванная и кухня. Он открыл дверь: крошечная спальня, двуспальная кровать, на ней матрас в полоску, тумбочка, гардероб. Из окна виднелся выгон, а за ним, насколько хватало глаз, тянулась равнина.

Стоя у двери в коридор, он напоследок еще раз заглянул в гостиную. Дверь в спальню закрывалась задвижкой. Он спустился вниз. Через заднюю дверь вышел на мощенную камнем террасу, посмотрел на выкошенный газон, старые вязы, дуб, возвышавшийся над живой изгородью. Напротив дома располагались конюшня и выгон, где приземлялся вертолет.

Бетонированная дорожка сбегала от возвышения к левому краю террасы. Кэшин спустился по ней, вышел через калитку в заборе и оказался в густом лесу. Стволы огромных дубов, которые сажал еще предок Бургой-на, нельзя было обхватить руками, а их ветви уходили в небеса, точно гигантские лестницы. На них еще висели увядшие бурые листья, тогда как более молодые уже устлали землю густым ковром.

Земля здесь слегка приподнималась, дорожка петляла между стволами деревьев. Он прошел метров тридцать, неожиданно поймав себя на том, что ему нравится гулять просто так по утреннему зимнему лесу, и подумал, что пора возвращаться.

Тут послышался звук — низкий, печальный, как будто кто-то трубил в раковину каури. От неожиданности Кэшин даже остановился.

Звук становился все громче, и Кэшин пошел вперед. Дубы закончились, дальше шла прогалина для защиты от пожара, за которой вздымалась стена старых эвкалиптов. Поднимаясь по склону, она постепенно редела, а на самом верху виднелась небольшая полянка. У поленницы, сложенной под железной крышей, дорожка уходила влево.

Пахло старым прелым деревом.

Кэшин опять приостановился, потом пошел дальше, мимо поленницы.

Там, на полянке, он обнаружил сооружение наподобие туннеля, сложенное из кирпичей цементного цвета. С одной стороны оно сужалось, и этот узкий и длинный конец смотрел на прогалину между деревьями и на море, до которого отсюда было несколько километров. Сзади возвышалась квадратная дымовая труба.

Он подошел ближе. На земле у основания стен образовалась корка, похожая на хлебную. По всей длине стены шли квадратные стальные дверцы, кирпичи вокруг них почернели от жара. Стальная же плита размером побольше стояла прислоненной к стене. Кэшин догадался: это заслонка, чтобы регулировать приток воздуха. Такие же дверцы шли и по другую сторону печи.

Спереди все было открыто. Кэшин чувствовал, как его шею овевает западный ветер, задувает в жерло печи и воет тем самым странным звуком. Это и была печь, в которой Бургойн обжигал свои вазы.

Почерневшие кирпичи лежали аккуратной стопкой у дверцы. Он нагнулся и заглянул внутрь: за прокопченным входом было три яруса, нечто вроде широкого алтаря. Сильно пахло чем-то жженым, химическим.

Ветер с моря задувал прямо в жерло печи, как дыхание музыканта в духовой инструмент. Интересно, по ночам она тоже пылала? Гудел огонь, топка светилась белым светом. Чтобы печь не остывала, в нее время от времени надо было подкидывать дрова.

Внезапно Кэшину захотелось уйти с этой полянки, где печально гудел ветер и пахло мертвой древесиной. Он вдруг заметил, что дует ледяной ветер, ощутил мелкие дождевые капли на лице. Пройдя вниз, через рощу, он вернулся к усадьбе, еще раз обогнул дом, прикидывая, как можно подойти к зданию в темноте и где можно пробраться внутрь.

В северо-западной стене была дверь — наполовину стеклянная, разделенная переплетом на четыре части. За ней открывалась небольшая комната с кафельным полом, скамейками по стенам, пальто и шляпами на вешалках.

Кэшин обернулся. Обширный сад тянулся метров на двести, до самого штакетника, а за ним начинался выгон, стояли деревья, поблескивала вода.