Расколотый берег

Из долины прибежали собаки, приветствуя Кэшина, ткнулись в него носами, неистово помахали хвостами и так же стремительно унеслись по своим неотложным делам — в чащу леса, за каким-нибудь бедолагой кроликом.

Кэшин начал еще раз — поднес кирпичи, посмотрел на Ребба, более или менее правильно приготовил раствор. Оказалось, вся штука в том, чтобы не торопиться. Потихоньку они дошли до противоположного угла, натянули шнур-причалку.

— Кирпич умеешь класть? — спросил Ребб.

— Нет.

— Так попробуй, а я схожу отолью, — распорядился он.

Кэшин положил три кирпича. Провозился он долго, а вышло из рук вон плохо. Ребб вернулся, не говоря ни слова, отодрал кирпичи от кладки и очистил их от липкого раствора.

— Показываю, — сказал он.

Кэшин стоял рядом и смотрел. Ребб переложил все за одну минуту.

— Швы надо делать одной ширины, — пояснил он. — А то некрасиво выглядеть будет.

— Есть хочешь? — спросил Кэшин. — Сходи, а я пока на швах потренируюсь, хоть и не совсем понял, что это за хрень.

Был четвертый час дня. В Кромарти, в булочной поприличнее, он купил пирожков с мясом и луком. Они сели рядом с горкой кирпичей, под неярким солнцем, и вместе поели.

— Ничего, даже мясо есть, — нахваливал Ребб, вовсю работая челюстями. — С окнами и дверьми дела плохи. Мы же не знаем, где они были раньше.

— Знаем. Я забыл тебе сказать — фотографии нашел.

Когда Кэшин принес фотографии, Ребб уже скрутил сигарету. Он посмотрел на снимки и озабоченно произнес:

— Так-то оно так, но здесь все равно не все видно. Да уж, задачка.

— Да ну, — ответил Кэшин, — какая там задачка! Так, баловство.

Стоило ему посмотреть на старые фотографии, как он все понял. На одной из них перед домом стояли Томас Кэшин и шестеро строителей. Можно было подумать, что это Майкл вырядился в старомодный костюм, — до того они были похожи.

Они сидели молча. В долине затявкала одна собака, тут же ей вослед подала голос другая. Вспорхнул ибис, потом еще один, и оба, тяжело махая крыльями, как доисторические создания, полетели куда-то. Ребб поднялся, обошел груду кирпичей и, вытянув вперед руку с фотографией, посматривал то на нее, то на вновь выложенную стену. Потом он вернулся и сел рядом с Кэшином.

— Все равно что ставить двадцать миль забора, — сказал он. — Только и думаешь, как бы поскорее добраться до следующего столба.

— Нет, — отозвался Кэшин. — Дурь это все.

Он ощутил, что наваждение прошло. Это было похоже на окончание лихорадки. Когда чувствуешь себя мокрым, слабым, но счастливым.

— К чертям собачьим этот дом, пусть так и останется.

Ребб ковырнул землю носком ботинка и ответил:

— Ну, не знаю… Могло быть и хуже. А так хоть что-то строишь.

— Не надо ничего. Какой смысл?

— Тогда зачем было начинать?

— Дурь это все. Правда дурь. Давай свернем все.

— Так для чего было все это сюда переть? Глупо сейчас все сворачивать.

— Нет, решено.

— Быстро же ты решаешь!

Кэшин начал раздражаться.

— Мне вообще-то чаще приходится принимать решения, чем тебе, бродяге! — выпалил он и тут же пожалел об этом.

— Я не бродяга, а мигрирующая рабочая сила, — ответил Ребб, не глядя на него. — Мне платят за такую работу, которую не хотят делать сами. Вам же государство платит, чтобы вы охраняли собственность богатых! Только кто-нибудь из них вам звякнет, так вы тут как тут, с сиреной и всеми делами. А бедняк? Нет, подожди, много вас тут таких, будет время — заглянем.

— Чушь собачья, — ответил Кэшин. — Чушь. Ты даже понятия не имеешь, о чем говоришь…

— Те погибшие мальчишки, — продолжал Ребб, — это одно из ваших решений?

От гнева Кэшин закусил губу, почувствовав во рту привкус железа.

— Знаешь, чем мы отличаемся? — сказал Ребб. — Я не привязан к работе. Могу трудиться, где захочу.

В тишине к ним подошли собаки, стали приставать, лизать — как будто, шаря по подлеску, услышали, что в голосах их друзей звенит злость, и прибежали, чтобы их успокоить.

— Как бы там ни было, раз я бродяга, так у меня права нет высказывать тебе то, что думаю, — сказал Ребб.

Кэшин не нашел, что ответить. Из их отношений внезапно исчезла легкость, установившаяся в предыдущие дни, и у них не было опыта споров, к которому можно было бы прибегнуть.

— Доить пора, — прервал тишину Ребб.

Он поднялся, чтобы идти, воткнул лопату в кучу песка, кинул мастерки в ведро с водой, так что из серебристой глади торчали одни деревянные ручки.

Собаки, совсем черные на фоне жухлой травы, радостно потрусили за ним вниз по склону и вдруг повернулись и уставились черными глазами на Кэшина, который по-прежнему сидел на кирпичах.

Ребб уходил все дальше — совсем ссутулился, склонил голову, руки засунул в карманы.

Собаки не знали, к кому бежать.

Кэшин хотел было крикнуть им: «Бессовестные твари! Взял вас к себе, спас от верной смерти, а иначе жили бы сейчас на бетонном дворе, по уши в собственном дерьме, и жрали бы не кроликов, а мороженых кур из супермаркета. А оно вон как — я для вас бесплатная столовая да теплая подстилка!»

Ну и ладно! Валите отсюда! Пошли вон!