Расколотый мир

«Да, очень!» – хотелось крикнуть ей, но Алина молча покачала головой и начала жадно пить. И, глотнув воздуха, виновато протянула флягу обратно:

– Я вам совсем не оставила, профессор.

– Потерплю, – отозвался он, снова прикрепляя емкость к ремню. – И вы потерпите немного. Скоро сделаю короткий привал. Вода должна быть недалеко. Отдохнем минут пятнадцать – и дальше. Нужно двигаться, Богуславская.

– Я понимаю, – принцесса попробовала улыбнуться, но сама почувствовала, какой жалкой вышла улыбка.

Они снова поднимались в гору. Холм сверху был почти лысым, нагретые гранитные пласты попадались все чаще, а папоротники – все реже. Через несколько минут, на самой вершине, Тротт резко остановился, поднял руку. Алина заметила, но от усталости не сразу поняла, что от нее требуется, и продолжала брести вперед под палящим солнцем, пока инляндец не перехватил ее молча за локоть и мягко не закрыл рот ладонью.

Принцесса непонимающе попыталась повернуться к нему, и профессор едва слышно процедил: «Наемники!» и вжал ладонь сильнее. Только тогда сознание прояснилось, и Алинка услышала отдаленные человеческие голоса. А потом и увидела тех, кому они принадлежали.

Слева поблескивало море, а внизу, там, где среди редких деревьев проглядывала красноватая вода бегущей к морю и низвергающейся со скалы речушки, у небольшого костра, над которым исходил паром котелок, сидели с десяток вооруженных воинов. Кто-то шумно умывался у воды, там же топтались две стрекозы, лениво поедая что-то окровавленное.

Люди посмеивались, люди пробовали еду – а Алинка застыла от страха. Они с профессором находились на освещенном солнцем пригорке, наемникам достаточно было поднять головы, чтобы их увидеть.

– Привал отменяется, – тихо проговорил Тротт. – Сейчас очень осторожно отступаем назад, Богуславская. И обходим по кругу. Если повезет, раньяры нас не почуют. Они внизу, оглушены запахом крови, не должны. Все понятно?

Она, заледеневшая от страха, кивнула и крепче сжала его ладонь пальцами. И послушно направилась в другую сторону от моря.

Наемники их не заметили. Прошло не меньше получаса, но Алинка все еще шагала, изо всех сил вцепившись в руку Тротта и вздрагивая. И уже поверила, что удалось уйти, когда инляндец вдруг толкнул ее на землю, сам развернулся, неуловимо, одним движением выхватив из-за пояса нож, и, метнув его, бросился назад.

Алина, сжавшись у папоротника, наблюдала, как с бульканьем валится на землю вооруженный до зубов человек с арбалетом в руке – из шеи у него торчал нож, – а второй, совсем молодой и худенький, падает на колени и что-то тонко тараторит, с ужасом глядя то на Тротта, то на отрубленную по локоть руку – ее он зажимал ладонью, и из-под пальцев у него густо текла кровь. Отрубленная конечность с зажатым в пальцах рогом лежала рядом. Договорить он не успел: призрачный клинок вошел в грудь, и наемник свалился рядом с первым убитым.

– Патруль, – негромко объяснил Тротт. Кровь на лезвии исходила дымком, и профессор тряхнул руками – клинки истаяли. Склонился над трупами, достал свой нож, вытер его об одежду покойника – тот продолжал подергиваться, и Алинка, не способная моргнуть, почувствовала, как у нее расплывается в глазах. Инляндец продолжал обыскивать убитых: перекладывал себе из их сумок вещи, взял рог, что-то еще, – принцесса с усилием закрыла глаза и часто задышала. У нее опять плясали перед глазами точки, и, не сиди она уже на земле, точно упала бы в обморок.

– Не вздумайте потерять сознание, – предупредил Тротт сухо, подхватывая одно из тел и затаскивая его под корни папоротника. Уложил туда и другого, кое-как прикрыл опавшими гигантскими листьями, недовольно покачал головой, постарался убрать следы крови. – Хороший следопыт заметит, конечно, – объяснил он, подходя к принцессе. Протянул руку. – Идемте, Богуславская.

Ладонь у него была в крови, и Алинка тяжело задышала, мотнула головой и поднялась сама.

– Почему вы не пощадили его? – сдавленно спросила она через некоторое время. – Он же просил о милосердии… да?

– Алина, – с раздражением ответил Тротт, не поворачиваясь, – поверьте, по сравнению с тем, что они сделали бы с вами, успей он подуть в рог, смерть – самое милосердное. Этот мир не терпит сочувствия к врагам, не обманывайтесь. Гуманизм здесь считается слабостью. И главное правило – либо ты убиваешь, либо тебя.

До вечера она шла как в тумане, ела то, что инляндец ей давал, пила из фляги – и только к сумеркам поняла, что это не их фляга, а одного из убитых, и ее все-таки накрыло тошнотой, и принцесса, тяжело дыша, долго держалась за ствол и плакала, пока ее выворачивало. Сил двигаться дальше не было.

– Ну, все, все, – рот ей вытерли какой-то холстиной, оторвали от дерева, – хватит. Нужно идти, Алина. Еще несколько часов. Мы должны уйти как можно дальше.