Расколотый мир

Мы рассматривали личность человека в двух основных ее представлениях (вертикальном и горизонтальном), которые являются и наиболее древними, и наименее оспариваемыми в современной науке. Духовное измерение человека предполагает его представления (т. е. как личности) состоящего из тела, души и духа. «Есть тело душевное, есть тело и духовное» (1 Коринф 44). И ошибаются те, кто под духовными телами понимает у апостола лишь тела воскресшие, ибо ясно написано: «Первый человек из земли, перстный; второй человек – Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные; И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного» (1 Коринф. 15, 47–49).

В горизонтальном представлении мы рассматривали личность человека как состоящую из трех рядоположных основных компонентов – эмоций, воли и познания. При этом особая роль познания потребовала и больше места в книге. Главный же смысл заключается в том, что указанную психологическую триаду, свойственную, естественно, как телу душевному, так и телу духовному, мы пытались рассмотреть именно с позиции тела духовного, причем именно ТЕЛА духовного, т. е. земного человека как ДУХОВНОГО существа. Однако сферa духовности не слишком благодатная почва для научного экспериментирования, т. к. в основном является областью веры. Поэтому нам понадобилось «приземляющее понятие» экстремальность УЖД, в которых человек уже вполне поддается психологическому экспериментированию.

Оторвавшись от тела душевного, мы по существу изъяли личность человека из физического пространства-времени. Но чтобы не сложилось впечатления, что мы полагаем возможность для личности существовать вне реального физического пространства-времени, мы всю первую часть книги посвятим тому, чтобы экспериментально показать: как телесно, пространственно формируется человеческое познание, так из реального тела (физического, пространственного и временного) прорастает психодинамика поведения человека. Тварь стремится к своему Творцу. Но… «человекам Бога невозможно видеть», поэтому пределом стремления становится гносеологическая граница этого мира, за которой Другое. О чем писано во вводной части.