Расколовшаяся Луна

— Время? У нас нет времени! Нам нужно действовать! Как ты только можешь оставаться таким холодным? Здесь речь идёт о моём брате! — Я больше не могла сидеть на кровати и делать вид, будто речь шла только о вопросе с правильным выводом после основательного раздумья. Мне нужно было двигаться, если уже я ничего не могла решать, а по отношению к Францёзу была бессильна, как муравей под ногой слона. Нервно я подошла к окну и посмотрела через узкие щели ставень.

Как раз вставало солнце и окунуло конный двор в тёплый, красноватый свет. Колин облокотился спокойно на стену, веки опущены, правая рука упирается о коленку — почти как статуя.

— Почему ты ничего не делаешь? — воскликнула я настаивая. — Может в любую минуту стать слишком поздно!

— Потому что паника — это не хороший советник. И, кроме того, для меня это совершенно чуждо. Нет, это всё не так просто, Эли. Мне нужно подумать о том, вступать ли мне в схватку или нет.

— Почему? — рассердилась я. — Потому что боишься при этом испортить себе причёску? Потому что ты считаешь себя чем-то особенным? Потому что господин не хочет пачкать руки? Потому что…? — Мой творческий потенциал был исчерпан, и он не был прямо таким уж плодотворным.

— Ты закончила? Или хочешь попытаться придумать ещё несколько метафор? Однако я не советую тебе. У тебя плохо получается.

— Правда, Колин, я не могу понять, почему ты ещё раздумываешь. Я думала, тебе так хочется умереть?

Внезапно он оказался вплотную возле меня. Я вздрогнула, но снова оправилась. Я должна была уже привыкнуть, что он иногда законы гравитации, а так же времени и пространства, делал не действующими.

Его лицо было так близко от моего, что его волосы, ища, потянулись к моим — как всегда праздно и играюще. И поэтому совершенно неуместно в этот действующий на нервы момент полный напряжения и страха. Они почти флиртовали.

— Но ты ведь не хочешь умирать, — прошептал он. — И Пауль, я полагаю. Я уже говорил тебе и не люблю повторять, Эли. С Марами шутки плохи. С Перевёртышами тем более. Они убивают свою жертву, не задумываясь, если на их пути попадается другой Мар. Уже даже полукровки хватает. Они никого не терпят рядом с собой. Поэтому и Джианна должна избегать любого контакта с Паулем. Ты сохранила это в своей милой головке?

— Да, — пробормотала я упрямо.

— Ты тоже для него бельмо на глазу. Он хочет от тебя избавиться, потому что ты любишь Пауля. Ты могла бы повлиять на него. Тильман — он, наверное, предмет вечных споров о ревности, не так ли?

Я только кивнула. Тильман иногда сбегал из галереи, потому что Францёз бесился, из-за того, что Пауль давал ему только один гвоздь или приносил один стакан кофе. И так же как ко мне, Францёз не обращался напрямую к Тильману, а всегда говорил о нём только в третьем лице. Меня саму он с удовольствием бы запер в закрытом отделении и, если можно, то на всю жизнь. Что касается Джианны — он появился в квартире как раз в тот момент, когда Пауль и она в первый раз сблизились. Это не могло быть случайностью.

— Здесь речь идёт о человеческих жизнях, моя дорогая. Нескольких человеческих жизнях, которые мне не безразличны. Даже если это была бы только твоя. Я не хочу быть вашей смертью, напав без размышлений на перевёртыша. Это может быть вашей погибелью. И поэтому мне нужно подумать, как свести к минимуму этот риск. Исключить я его не могу.

— Хорошо, — прошептала я, в этот раз ни упрямо, ни снисходительно. Слова Колина разрушили всё моё сопротивление.

— Если я решусь на это, тебе всё равно нужно будет выполнить подготовительную работу. Тебе нужно будет выяснить, сколько лет Францёзу. И я имею в виду его настоящий возраст.

Конечно, возраст. Чем старше, тем могущественней. Об этом я из-за всего беспокойства совершенно забыла.

— Я не могу осмелиться ни приблизиться к нему, ни навести о нём справки, без того, чтобы это не подвергло вас смертельной опасности, — продолжил Колин. — Я пойду сейчас снова в море, потому что там темно. Янзену нельзя увидеть меня таким. Мне нужно спешить.

Я подняла голову, чтобы посмотреть на него. Первый луч солнца прорвался через ставни, и я завороженно наблюдала, как из глаз Колина уходил чёрный цвет и уступал место глубокому, землистому, зелёно-коричневому. Уже примешивались первые крапинки бирюзового.

— Я могла бы смотреть на это часами, — прошептала я. Рот Колина расслабился, и я провела кончиками пальцев по его изогнутым губам. Вот, одна коричневая крапинка, потом следующая на носу…

— Ты единственная, кто знает, как я выгляжу днём и ночью. — Я хотела окунуться в его голос. Он заставлял меня парить, будто у меня больше не было веса. Находились ли мои ноги вообще ещё на полу?

— Что ты там делаешь? — спросила я заплетающимся языком. Он сопротивлялся говорить, хотя я хотела ещё так много сказать.

— Из-за меня ты становишься уставшей. Это мои цвета. Трюк, лежащий в нашей природе, чтобы те люди, которые видели нас ночью, забыли, как мы выглядим при дневном свете. Но ты не забудешь, потому что не хочешь этого.

— Нет, я… — Слишком тяжело. Я даже не могла додумать предложение до конца.