Раскрашенные жизни (СИ)

Над его головой открылось окно, показалась голова мужчины средних лет, голые, заплывшие жиром, красные плечи его дышали жаром. Он закурил и посмотрел на старика.

- Вот-вот. Руки бы оторвал, - сказал он.

Старик, не поднимая головы, пошёл прочь.

Никто никогда не видел, как появляются рисунки на стенах. Будто один дом решает похвастаться перед другим, но не именитым архитектором, богатым внутренним миром (читай - жильцами) или табличкой с упоминанием о герое мировой войны, который выгуливал здесь свою собаку, а страстью, из тех, что невозможно держать внутри: она разноцветными пятнами расплывается по коже и, кажется, пачкает даже воздух.

- Я вас поймаю, - сказал он, поднимая глаза и видя, что все крыши пестреют надписями и рисунками, будто спины диковинных птиц. Как он раньше этого не замечал? В мире столько вещей, мимо которых проходишь, не возбудив в себе ни капельки интереса. Виктор Иванович отчего-то решил, что начал жить в обратном направлении. Это было необычно; казалось, будто что-то ворочается в пищеводе и щекочется под сердцем.

Он вернулся домой, но уже вечером вновь снялся с места. Безделье доставляло старику почти физические муки. На экране телевизора бессмысленно сменялись картинки; ковыляя в туалет, Виктор Иванович видел их призраки на стенах, потолке, изгибах керамической посуды. Квартира, будто замотанная в кокон безвременья, впервые за несколько лет распахнула крылья окон: через немытые стёкла было плохо видно двор, нагромождение мусорных ящиков и детскую площадку, облюбованную бродячими собаками и бездельниками вроде Мишки. Жилы как будто по одной вытягивали из тела. Любая еда, упав в желудок (казавшийся иногда старику пыльным мешком), тут же просилась обратно.

Мысль о том, что он мог бы научиться рисовать, не покидала ни на минуту. Постой-постой… кто сказал, что уже поздно? Чтобы найти уличных художников, нужно выйти на улицу - это ясно даже ослу. В благополучных районах их нет - это тоже ясно. Значит, Виктор Иванович должен идти туда, где любой источник света - как маяк, где набравшееся дешёвого портвейна эхо бродит переулками, обивая углы и хрипло подражая голосам людей и зверей. Где слышен визг покрышек, а музыка похожа на грохот, который издаёт крыса, посаженная ради забавы в жестяное ведро.

И Виктор Иванович, пенсионер с шестнадцатилетним стажем, был готов туда идти.

Когда мамы, одна за другой, начали высовываться из окон и кричать своих детей со двора, он решил: пора! Сунул ноги в туфли, достал зачем-то из шкафа коричневый пиджак, слишком длинный и нелепый по меркам современного мира, которому важно, чтобы шаг был шире, чтобы ничего не стесняло движений. Сунул во внутренний карман блокнот и ручку и вышел на улицу. Бабульки, выведшие друг друга на вечерний променад, притихли, провожая его взглядами, а потом заговорили - все разом.

Впрочем Виктор Иванович не слышал о чём. Он запрыгнул в первый попавшийся трамвай, прошёл вперёд, где сидели едущие с базара на Валовой женщины с сумками. Встал спиной к движению возле кабины водителя и придерживаясь за поручни.

- Приветствую, дамы! - сказал старик и, когда все взгляды были на нём, громко спросил:

- Не скажете ли мне, где можно встретить алкоголиков и наркоманов?

- Алкоголиков и наркоманов? - переспросила пожилая женщина, что сидела прямо перед ним. Она видела перед собой похожего на высохшую ветку деда, одетого неопрятно, но празднично. По моде семидесятых или восьмидесятых. Стоя на месте, он шаркал ногами так, будто был готов выскочить из трамвая и куда-то сию же секунду бежать. Седые волосы, торчащие из-за ушей, шевелились, как усы старого кота, который с печки наблюдает за допивающей из его миски молоко мышью. Она решила, что он немного чокнутый: вы посмотрите только на эти глаза, похожие на догорающий фитиль немецкого снаряда!

Старик подался вперёд, нависнув над женщиной, будто собирался зубами сорвать с её головы берет.

- И уличных художников. Вообще-то мне нужны уличные художники. Не поверите: никогда не интересовался подобным сортом народа, но вот… вдруг приспичило.

- Да они же везде!

- Где? - старик завертел головой, как будто ненаглядные его художники могли спрятаться, например, под сиденьями.

- Да вот же! Весь трамвай изрисовали. И на улице… вон, посмотри! Вся Москва в краске. Стоит только глаза разуть, сразу увидишь - нарисовано или написано басурманскими такими буквами. Американщина, везде американщина! И черепа рисуют ведь, и срам всякий, креста на них нет!

Проехав полный круг и мило беседуя со старушкой (которая, найдя благодарного слушателя, давно уж забыла, где ей выходить), Виктор Иванович заметил, что снаружи мелькают знакомые улицы. Он сошёл на своей остановке, посмотрел по сторонам, пожал плечами и пошёл, следуя заветам оракула улиц, куда глаза глядят.

Был уже поздний вечер.