Раскрашенные жизни (СИ)

Про настоящих художников парень слыхом не слыхивал. Всё чем он сумел поделиться со стариком, - несколько прозвищ, которые больше напоминали имена героев из сказок.

- Никогда никого из них не видел, - сказал парень, почесав в затылке. - Может, эти твои картинки, дед, и вправду появляются из воздуха?

На следующее утро Виктор Иванович пошёл в строительный магазин и купил ведёрко краски и кисточку. Это были решительные меры (по правде говоря, он никогда ещё не чувствовал себя таким решительным), но ситуация того требовала. Старик не собирался отчаиваться, но его, как влюблённого подростка, который задался целью подобрать избраннице на день рождения подходящий подарок, всё больше беспокоила бесплодность поисков. Годы, как составляющие икебану цветы, складывались в десятилетия - пора было бы понять, что наполнить их тем, чем хотелось бы, так сразу не получится.

Но старик не желал понимать.

Он пришёл на то же место днём, чтобы поболтать с женщиной, торгующей семечками из своего окна (она жила на первом этаже) и передающей их при помощи половника, примотанного к черенку швабры, покупателям внизу. Виктор Иванович хотел изучить место, где он будет рисовать. Что ж, если художники не хотят попадаться ему на пути, он сам попадётся художникам.

Когда женщина отправилась спать, задёрнув шторы и оставив старику чашку с горячим кофе (“Не знаю, чего вы здесь ждёте, но так хотя бы не замёрзните; а чашку потом просто поставьте на карниз”), Виктор Иванович достал из пакета свои покупки, открыл банку с краской. Вдохнул запах, словно надеясь, что сможет разбудить таким образом какие-то скрытые таланты, и, окунув в краску кисть, сделал мазок - прямо поверх старых объявлений, рекламирующих услуги сантехника и загадочного “IT-мастера”, поверх работы штукатура, который был слишком неуверен в себе или просто ленив, чтобы сделать всё ровно.

И тотчас рядом, как джины из разбитой лампы, появились люди. Словно старик вызвал их своим упрямством и намерением, как нетерпеливый пассажир, соскочивший с перрона и пошедший навстречу поезду.

Он отошёл в сторону и начал наблюдать. Их было двое, оба в мешковатой одежде, будто в старинных водолазных костюмах, трубки которых водосточными трубами устремляются к поверхности. На него не обращали внимания: мало ли чокнутых в округе? Ребята просто делали своё дело: один прикладывал к стене куски картона или какого-то другого плотного материала, как трафареты, другой разбрызгивал краску, подсвечивая себе крошечным фонариком. Словно дикие звери, ворчали баллончики - мужчине казалось, они, огрызаясь друг на друга, бросаются на стены. И, действительно, стена покрывалась трещинами, а потом рушилась, становясь проходом куда-то в другой мир, прекрасный и резко пахнущий краской. Художники оглянулись, чтобы удостовериться, что не нарушили тихого равновесия ночи, что старик не побежал искать полицейских, а тихо сидит возле мусорки на коробке из-под стиральной машины, закурили, передавая друг другу зажигалку. Они молчат, словно соблюдая до конца некое таинство, без которого произведения искусства не получится. Вспышка зажигалки бьёт по глазам, но Виктор Иванович их не закрывает нарочно: он пытается разглядеть, что нарисовано. Грёзы проплывали перед ним цветными облаками, и старик тянул к ним руки, надеясь испачкать хоть кончики пальцев и в то же время боясь повредить рисунок.

Когда он очнулся, художников уже не было, зато на коленях лежало несколько пятидесятирублёвых бумажек, прижатых, чтобы не унесло ветром, пустой консервной банкой. Холод запустил длинные пальцы под пиджак, пожарные лестницы выделялись на фоне кирпичной стены и неба (такого же цвета), как шрамы. Казалось, вот-вот наступит утро… вот-вот, но не прямо сейчас. Виктор Иванович поднял себя на ноги и заставил шагать домой. Кости ломило - то, что он принял бы прежде за разрушающие организм явления, горькую пилюлю старости, которая медленно растворяется внутри его тела, теперь было чем-то другим, чем-то, больше похожим на зуд завтрашнего дня, словно вот-вот должно случиться что-то великое, что изменит твою жизнь навсегда.

И старик верил этому чувству. Он болел, но это была хорошая болезнь.

Мишка во дворе спрашивал: “Что с тобой случилось, Иваныч? Ходишь как сам не свой. Слышал, ты грохнулся в тот вторник посреди дороги. Может, ты там и мозги оставил? Может, стоит сходить поискать?”.

- А вдруг я себя нашёл? - ворчливо отвечал Виктор Иванович.