Раскрашенные жизни (СИ)

Только теперь Ислам поверил, что они на самом деле собираются это сделать. Кажется, ребята сами только начали это понимать. Огонь в жерле нарисованного камина встречает их накопившейся за ночь прохладой. Там, за кирпичиками мутного стекла, городу дремать ещё час, прежде чем в первых окнах загорится свет и подъезды выдохнут первых работяг. А потом свет зажжётся в верхних окнах многоэтажек, поползёт, словно ртуть в градуснике, к первым вместе с кровавым сгустком солнца. К этому моменту, согласно плану, общага будет целиком в руках бунтовщиков.

Здесь сейчас собралась только мизерная часть её населения. Человек десять.

На первом этаже, расплывшись на двух стульях и подставив лысую голову свету от единственной оставшейся в живых энергосберегающей лампочки, дрыхнет охранник. На столе перед ним недоеденные бутерброды в обёрточной бумаге, кружка с присохшим ко дну кофе и крупинками сахара.

Звук удара в стекло колышет его сон, второй же - переворачивает, как налетевший шквал зазевавшийся парусник. Охранник спускает ноги, почёсывает отпечатавшийся на щеке рельеф обивки стула. Не может понять, что его разбудило. На всякий случай нащупывает большими пальцами через дырки в носках ботинки.

Окно сотрясается от нового удара, на этот раз куда сильнее двух предыдущих, и Лёня с Женькой за ведущей на лестницу дверью переглядываются: только бы не перестарался, и вновь припадают, пихая друг друга, к замочной скважине. По стеклу сползает комок грязи, и с лица охранника таким же образом сползает сонливость.

- Кто там хулиганит? - бурчит он и топает, выбрасывая далеко вперёд себя развязанные шнурки, к двери.

Грохочет замок, воздух, практически отфильтровавший за ночь городской смог, проползает между ног мужчины внутрь. На брелке у охранника фонарик, луч света шарит по газону, и, видимо, кого-то выхватывает в хаосе разросшихся кустов, потому как дядя Володя, сетуя на безалаберную молодёжь, которой только дай прогулять полночи, а к утру ползти в родные пенаты, выходит наружу.

Лёня и Женька подлетают к двери, и грохот её, громоздкой и железной, встряхивает здание.

Охранник ещё некоторое время стучит в дверь, заглядывает в окна, и брови, похожие на маленькие валики для краски, наползают на глаза, пытаясь вычленить в темноте отдельные детали. Через решётку стучит в стекло. На проходной, вокруг сдвинутых стульев возникает тихий суматошный спор: стоит ли сбросить из окна второго этажа ему куртку или же лучше пока не высовываться.

В конце концов победило благоразумие. Пусть думает, что дверь, возможно, захлопнулась от сквозняка. Тем более что дядя Володя уже исчез в разбавленном молоком тумана раннем утре. Поехал на одном из первых автобусов домой. Бедолага, только бы не простудился.

Открывают дверь, чтобы впустить Лоскута. Он доволен собой, ухмыляется и показывает грязные по самые запястья руки. К подкладке куртки прилипли листья, штанины мокрые от росы и обозначают костлявые лодыжки, а кепка залихватски повёрнута козырьком назад.

План расписан до мелочей ещё ночью, обкатан в мозгах всех его участников до гладкости голыша. Миша с Хасановым и Яно обходят этажи, чтобы сообщить всем о военном положении. Миша - сама самоуверенность, на лице ухмылка чеширского кота, и, услышав нездоровое оживление, многие сами выползают в коридор.

Многие комнаты пустуют: около половины студентов разъехалось на выходные по домам ещё вчера, после занятий. Однако, думает Хасанов спокойно, народу достаточно, чтобы послать бунтовщиков с их затеей подальше.

Миша это понимает и говорит Хасанову:

- Из меня хреновый оратор. Поэтому объяснять правила игры будешь ты.

Однако тут же, громко, отчаянно и фальшиво насвистывая какую-то мелодию, стучится в первую дверь. И тут же - в соседнюю, в дверь напротив. Говорит, и голос прокатывается по коридору, выбивая из-под дверей затычки сонного полумрака.

- Эй, соседушки. Третий вызывает. Выходите, есть разговор.

Прибавляет тихо:

- Ты же герой, Исламыч! Вы с Яником можете собрать на этих выборах пару десятков голосов в свою пользу.

Грубо перемешивает хохотом воздух и идёт через весь коридор, чтобы распахнуть окно. Шаги его грохочут, и Ислам с Яно втягивают головы в плечи: так не хочется, чтобы большой дядя оставлял их одних. Москитную сетку натянуть ещё не успели, Миша с наслаждением подаётся вперёд, подставляет лицо утреннему воздуху. Кажется, кирпичного цвета кожа шипит, словно раскалённая сковородка под струями воды.

Говорит оттуда:

- Как можно что-то делать в такой духоте.

И потом невпопад:

- Сейчас бы ещё пивка. А?

Начинают выползать первые аборигены, на ходу приглаживая волосы и подтягивая трусы.

- Пошлите покурим, братцы. А можно прям здесь. Теперь можно, что там. Сейчас расскажу…