Раскрашенные жизни (СИ)

Вскоре закипела работа. Запасные ключи, помимо уборщиц, вахтёрши, охраны в самом университете есть, наверное, у половины деканата, поэтому дверь нужно забаррикадировать.

С грохотом пододвигают стол, отдирают от стены и тащат, рассыпая журналы и какую-то пыльную картотеку, стенной шкаф. Стулья с высокими спинками и тонкими металлическими ножками, напоминающими копыта, с разбегу впечатают в общую груду.

Кто-то позвонил Паше, и Калинин примчался с двумя спортивными сумками, набитыми одеждой, едва успел прошмыгнуть внутрь, прежде чем стол пододвинули настолько, что дверь невозможно стало открыть.

- Вот и закрылось наше убежище, - сказал он, вспомнив не то какой-то фильм, не то компьютерную игру.

Калинин из тех, кого Мишаня называл “папенькиными сынками”, однако даже при наличии приносящего доход бизнеса у отца и вполне обеспеченного будущего он был свой в доску. Касательно него как раз Ислам был уверен. Весь этот бунт Паше нужен только в качестве развлечения, жизненного опыта, экзотических оттенков в калейдоскопе собственной жизни. Он всегда и везде чувствовал себя в главной роли и поэтому от широты души стремился простереть руку до всего, до чего можно дотянуться, и во все стороны одновременно. Возможно, эта его самостоятельность и живое, неунывающее любопытство рано или поздно доведут его до беды, но Исламу просто не верится, что этому тонкокостному молодому человеку с непослушными вихрами и открытой улыбкой хоть что-нибудь способно причинить вред.

Бросив в угол сумки, Паша сразу принялся выяснять, где можно поселиться: доставшаяся по наследству деловая хватка даёт о себе знать.

- Подожди немного, - говорит Миша. - К полудню мы проведём перепись.

Ребята не на шутку разошлись. В холле не смолкает смех, Лоскут черпает из бездонных карманов семечки, вместе с кожурой рассыпает дурацкие шутки, вызывающие взрывной, похожий на детские петарды, ржач. Нашли заныканную за креслом бутылку какого-то пойла, завёрнутую в газету, и пустили по кругу. Не пить, а всего лишь нюхать горлышко, чтобы поспорить относительно его профпригодности.

- Пахнет смородиной! - орёт Паша. - Смородиновое долго не портится… Его ещё можно пить, говорю я вам!

Сам же грозится попробовать, но не пробует, а только со счастливым выражением бегает вокруг и орёт, что “срок выдержки у неё никак не меньше десятка лет”.

Потом кто-то выяснил, что газета аж девяносто четвёртого, все переместились к ней, передавая ворох жёлтой бумаги по всё тому же кругу и громко зачитывая заголовки и целые абзацы. Бутылка стояла, забытая, в сторонке, до тех пор, пока кто-то в суете не опрокинул её на пол. Стали искать тряпку, потом забили, потому как в двери заскрежетал замок, и груда мебели опасно закачалась, рассыпая колпачки от ручек и использованные стержни. По одной из полок шкафа катался пластмассовый стаканчик.

Выглянули в окно, чтобы нос к носу столкнуться с дядей Володей в красной спортивной куртке, разглядели за его спиной низенькую техничку с подвижным обезьяньим лицом и гвоздь номера - сердито постукивающую каблуками деканшу - ту самую, что была вчера с Валютой и директором. Та же строгая форма, длинная юбка, обрисовывающая костлявые коленки, вместо хвоста на затылке невзрачный узел и зонт под мышкой, несмотря на то, что самое большое облачко на небе можно заключить в кольцо из большого и указательного пальца. Её выдернули из дома в выходной день в такую рань, и лицо это, как никогда, похоже на зачерствевший яблочный пирог.

Возникла страшная суета, в дверь полетела всякая утварь. Одноразовые тарелки нанизывались на ножки стульев, кассеты разлетались пластиковой шрапнелью, и магнитная лента стелилась по земле, оставляя след от разлитой настойки. Стали стаскивать с верхних этажей стулья, чтобы подпереть спинками хлипкую баррикаду.

- Граната! - орёт Мишаня.

Неуклюже вращаясь, размахивая за собой раздвоенным хвостом, как будто какой-то мифический дракон, в импровизированную баррикаду влетел телевизор. Посыпались стулья, одна из полок рухнула, увлекая за собой набросанную сверху мелочь, и по ту сторону двери наступила тишина.

Он ржёт, молотя себя ладонями по бёдрам, кричит:

- А, съели?

- Мы тоже подавились, - говорит Лёня, убирая ладони от ушей.

Миша замечает, как тихо стало вокруг. Тишина его раздражает, и поэтому он хрустит суставами, обводя взглядом обращённые к нему и к дверям лица; кажется, щёлкают какие-то шестерни у него в голове. Женька встаёт на цыпочки и пытается разглядеть что-то в окно.

- Ну, чего? - говорит Мишаня. - Чего?

- Наверное, не надо было кидать телевизор, - говорит Женька, запустив в волосы пальцы. - Хорошо бы они не переломали рёбра, когда навернулись с того крыльца. Четыре ступеньки. С довольно острыми краями. Я там падал один раз, с месяц назад, когда ударили последние морозы. Куда-то торопился и вот… В общем, не думаю, что с тех пор они затупились.

Миша начал хохотать ещё на словах “с крыльца” и, кажется, даже не слышал окончания фразы. Отсмеявшись, высокомерно говорит: